Замурованная царица. Иосиф в стране фараона

Любимицей и наперсницей ее стала маленькая Хену, тоже осиротевшая: в женском доме фараона все полюбили эту «священную девочку».

Старая Херсе до самой смерти оплакивала свою питомицу – «богоравную дочь Приама» и с любовью вспоминала о своей бывшей неволе – о жизни в Трое до ее грустного конца.

XXVII Эпилог

Летом 1881 года я посетил Египет.

После восхождения на пирамиду Хеопса, с вершины которой я долго созерцал расстилавшееся перед моими очарованными глазами мрачное «поле пирамид» и мутный Нил с исполинскими стволами пальм, а взволнованная мысль моя, казалось, переживала бесконечные тысячелетия удивительной истории этой удивительной страны, этой колыбели знаний последующих поколений человечества, – я после того посетил и египетский музей, что в Булаке, под Каиром.

Директор этого музея, знаменитый египтолог Масперо, только что воротился из своей ученой экскурсии, из Верхнего Египта, где он открыл гробницы фараонов и их мумии, в том числе мумии Рамзеса II Сезостриса и Рамзеса III Рампсинита. При мне эти драгоценные сокровища расставлялись в музее и приводились в порядок.

Меня сопровождал по музею один из второстепенных помощников Масперо, грек, любезно показывая мне все достопримечательное и объясняя непонятные для меня иероглифические изображения.

– А это – самая драгоценная для нас, современных потомков Перикла, реликвия, – сказал он, останавливаясь перед изящным саркофагом из порфира.

– Почему же? – спросил я.

– В этом саркофаге покоится тело Лаодики, одной из дочерей Приама, – отвечал грек.

– Как! Каким образом? – не поверил я.

– Господин Масперо, открыв гробницы Рамзесов, нашел в их усыпальнице этот саркофаг с мумией Лаодики, а недалеко от нее, в замурованном склепе, скелет царицы Тиа, первой жены Рамзеса Третьего.

Грек приказал служителям поднять крышку саркофага, и я увидел там мумию.

– Почему вы знаете, что это Лаодика? – спросил я с недоверием.

– Это говорит папирус, который господин Масперо нашел на груди мумии, – отвечал грек.

Я долго смотрел на это высохшее, почерневшее тело, обвитое темными, как бы просмоленными тканями… Столько веков пролетело над ним!

И это Лаодика, «миловиднейшая дщерь Приама и Гекубы», как называл ее Гомер: это сестра Гектора, Париса, Кассандры!..

В каком-то благоговейном умилении я думал: «Что мне Гекуба и что я Гекубе», но меня душили невыплаканные слезы, и я готов был разрыдаться.

Я поспешил уйти из музея.

Иосиф в стране фараона

I

По пустынному пути, шедшему от Финикии, Ханаана, Идумеи и Мадиама к Мемфису, столице фараонов, медленно двигался караван верблюдов. Печальна и неприветлива была пустыня, отделявшая могущественную и богатую страну Нила от народов Востока, но так обаятельны были величие царства фараонов и сокровища, стекавшиеся в страну пирамид и сфинксов со всего тогдашнего мира, что ни ужасы песков пустыни, ни раскаленное дыхание хамсина, ни хищные звери, залегавшие на всех путях, не могли остановить движения народов Азии и Африки к тогдашнему центру вселенной, к стране Озириса и Амона-Ра, к счастливой долине, на тучных пажитях которой паслись священные Аписы.

Много уже раз всходило на востоке солнце пустыни и утопало в песках таинственного запада, пока караван верблюдов двигался от Мадиама, из-за Мертвого моря, к долине Нижнего Египта. Тюки, обременявшие горбатые спины верблюдов, были полны благоуханий священной страны Пунт (впоследствии Аравия), лежавшей за знойным морем Сохет – Чермным морем; тюки были полны, по словам Книги Бытия, «фимиама, ритины, тука мастистого, из древа текущего, и стакти». Однообразно и как-то угрюмо позвякивали глухою дробью металлические кружки, подвязанные к змеиным шеям верблюдов, около которых молча шли их провожатые с бронзовыми лицами, измаильтяне, вооруженные длинными тонкими копьями, с таким же бронзовым телом, едва прикрытым по бедрам лоскутами темной грубой ткани.

Впереди каравана, на спине вожатого верблюда, на устроенном в виде легкого шатра сиденье, восседали двое измаильтян: один – старик с лицом засохшего финика и с редкой седой бородкой, другой – молодой человек, прикрытый шкурою пантеры, с золотыми запястьями на бронзового цвета руках. Рядом с верблюдом шел юноша лет семнадцати, едва прикрытый у пояса куском шерстяной ткани. Необыкновенно красивое и нежное лицо его резко отличалось от грубого жестковатого типа измаильтян, а в черных грустных глазах отражались кротость и глубокая дума.

– О великий Баал! Что это? – как бы с испугом и изумлением воскликнул молодой измаильтянин в шкуре пантеры.

– Это и есть Мемфи, столица фараонов, господин, – отвечал старый измаильтянин.

– О, это что-то страшное! Тут не люди живут, а боги.