Замурованная царица. Иосиф в стране фараона

Иосиф долго стоял в немом созерцании величавой картины, потрясенный сознанием своего ничтожества перед тою неведомою силою, которая создала все это, которая держит в своей длани океаны, такие водные пространства, перед которыми ум цепенеет! Ничего подобного он представить себе не мог… Что же там, дальше, за этими водами? Да и есть ли конец им? Что держит их там, где они сливаются с небом, и как не прольются они там в неведомую бездну?

В этот самый момент багровый диск солнца как раз опускался в море… Вот он тонет, тонет, тонет… Солнце погружается в страшную таинственную бездну… Утонуло, утонуло, бросив к небу последний сноп лучей.

Благоговейный ужас сковал душу Иосифа… Он даже в уме не смел теперь произнести имя Того, Который все это создал и всем этим правит… А прежде, не ведая этого Его величия, он, ничтожный, дерзал обращаться к Нему…

И как жалки, как ничтожны и презренны показались ему теперь все боги Египта! Боги! Жалкие каменные и золотые истуканы, быки, крокодилы, кошки, змеи! И это боги!

– Горус утонул! Светоносный Горус утонул! – послышались испуганные возгласы из его свиты.

– Но он завтра утром вынырнет из моря Сукот[31], – успокаивал испуганных голос жреца, находившегося в свите.

– Как же он, под землей пройдет? – спросил кто-то.

– Да, он пройдет царством Озириса, осветит все души отошедших в область Озириса, в прекрасную страну Запада, и завтра, обновленный, выйдет из моря Сукот в образе светоносного Ра, – отвечал жрец.

Все остались весьма довольны таким объяснением; только Иосиф горько улыбнулся. На небе одна за другой загорелись звезды.

Наутро «Изида» с попутным восточным ветром поплыла вдоль берега дельты к устью западного рукава Нила, или к «левой ноге Озириса». К полудню ветер стал крепчать. По морю стали ходить сердитые волны с белыми гривами. Вчера прекрасное и величественное, море теперь стало страшным: кругом ревели волны, словно львы пустыни. Огромный корабль несло по гребням водяных гор словно жалкую ореховую скорлупу. Снасти выли и трещали, и только опытные руки кормчего, старого финикиянина, врожденного моряка, да усилия матросов, из пленных же финикиян, спасли «Изиду» от верной гибели и ввели в безопасную бухту, в «ступню левой ноги Озириса».

В этой страшной буре, в завывании ветра, в грохоте волн Иосиф слышал гневный голос Того, Кого он не смел называть…

«Неужели это за Асенефу? – с ужасом думал он. – Неужели это кара за то, что я соединился с язычницей?»

Но корабль благополучно вошел в бухту, и Иосиф со слезами благодарил Того, чье имя он не смел произнести… Только теперь он понял Его непостижимое величие и Его великую, как это море, благость.

Восемь месяцев употребил Иосиф на обозрение области Гесем и всего Нижнего Египта и на выполнение всех сложных задач, сопряженных с его высокою и ответственною миссиею. Возвращаясь вверх по Нилу к Мемфису, чтоб лично доложить фараону о том, что им сделано, Иосиф, конечно, не мог не заехать в Гелиополис для свидания со своей молоденькой женой, которая страстно ожидала его. Но когда он, окруженный уже значительно поредевшей свитой, большую часть которой он оставил в многих городах дельты в качестве своих доверенных лиц, въезжал в Гелиополис и когда для встречи его опять выступила процессия жрецов с Аписом-Мневисом во главе, его удивило, что впереди процессии он уже не видел прелестной Асенефы с золотым серпом и снопом пшеницы, а вместо нее выступала с этими атрибутами божества другая юная жрица… Он, впрочем, тотчас же догадался, что Асенефа, как замужняя женщина, уже не могла выступать в процессии в качестве весталки-девственницы и потому ее заменяла другая юная девственница. На этот раз священный бык вел себя как-то странно: несмотря на то что его и теперь, в ожидании процессии, порядочно проморили голодом, он шел как бы неохотно, часто останавливался и смотрел по сторонам своими добрыми, как будто недоумевающими глазами, точно ища кого-то. Это заметили в толпе.

– Что это сделалось с великим богом? – слышались недоуменные голоса. – Он идет неохотно.

– Он как будто ищет кого… Это к добру ли? Не готовится ли нашему городу какого несчастья?

– Нет, – отвечал один из жрецов, – великий бог не видит своей любимицы, Асенефы, дочери святого Петефрия, к которой он так привык; а Асенефе, как недевственнице, теперь уже нельзя быть носительницей священных серпа и снопа.

Это объяснение несколько успокоило толпу. Но когда Иосиф сошел со своей царственной колесницы и стал подходить к процессии, Апис заметил его и, по-видимому, узнал: несмотря на усердное подкуривание его великим жрецом, бык быстро пошел вперед, рогами отстранил от себя Петефрия с кадильницей, торопливо прошел мимо юной жрицы с серпом и снопом и остановился перед Иосифом, ласково, но как бы вопрошающе глядя на него недоумевающими глазами.

Иосиф стал гладить добродушного рогатого бога. Толпа радостно заволновалась.

– Бог дает гладить себя! – послышались голоса. – Бог любит адона Иосифа! Слава великому богу Мневису! Слава адону Иосифу! Слава мужу Асенефы!