Замуж не напасть

Толян поворачивается на бок, и Евгения видит, как врезался ему в шею наглухо застегнутый ворот рубашки. Все-таки Аристов — человек аккуратный, даже в сильнейшем подпитии он не выглядит расхристанным. Она осторожно расстегивает ему пуговицу.

Как видно, здоровый организм Толяна тяжело переваривает алкоголь: лицо его осунулось, на лбу выступила испарина.

Она ловит себя на желании погладить его и в последний момент прямо-таки хватает себя за руку.

Но ничего ведь не мешает ей смотреть на него. И даже подробно рассмотреть без помех. Когда не щурятся ехидно его глаза и не кривится в усмешке рот.

Не стоит сдерживать порывы, которые идут от сердца, не правда ли? Она зажигает верхний свет, берет свои рисовальные принадлежности и начинает набрасывать портрет Толяна, пока ведущий Угольников о чем-то весело беседует с директором фабрики елочных игрушек.

Интересный мужчина — Аристов. По крайней мере таким он смотрится на ее рисунке. Неужели Нина этого не видит? Ведь жаловалась же она: хотела полюбить, да не смогла. «Вот уведу Толяна, будешь локти кусать!» — мстительно думает Евгения.

Как она ни сопротивляется, а теплое чувство к Толяну остается в ее душе. Разве не лежит он перед ней, ее мужчина? Напившийся до беспамятства. Плохо сейчас ему, даже в алкогольном дурмане не может он забыться: стонет и ворочается…

Телевизор смотреть ей расхотелось. Она выключает его, гасит свет, но оставляет открытым окно и потому прикрывает Толяна пледом.

Она стелет себе постель на тахте Никиты и наскоро пролистывает боевик, принесенный Аристовым. Мускулистый парень, изображенный на обложке и держащий руку на дуле автомата, — супермен. Он борется с мафией, которая убивает его нежно любимую девушку, чистую и прекрасную, но не гнушается переспать и с двумя-тремя легкодоступными длинноногими герлами, а также поучаствовать в групповом сексе. Надо ли давать такую книжку Никите? «Поздно, мамочка, работать цензором у шестнадцатилетнего сына!» — укоризненно говорит она себе.

Евгения долго возится, пытаясь устроиться поудобнее. Не спится. Кто там был у древних греков по этой части? — вспоминает она. Морфей — крылатый бог сновидений. Что же он так долго не слетает к ней? За провода крыльями зацепился, что ли? Так, ругая на чем свет стоит древнего бога, она сама и засыпает.

Просыпается Евгения от присутствия в комнате кого-то постороннего и, еще не открыв глаз, ужасается: как обычно, простынка с нее сползла, а она в короткой ночнушке… Хочешь не хочешь, а глаза открывать надо!

Перед ее тахтой на коленях стоит Аристов и смотрит на нее. Теперь и нет смысла прикрываться — все, что хотел, он уже разглядел!

— Доброе утро, — почему-то шепотом говорит Толян. Она испуганно оглядывается:

— Здесь есть еще кто-нибудь?

— Нет.

— А почему ты шепчешь?

— Чтобы не спугнуть прекрасное мгновение. Я только хотел сказать: пора, красавица, проснись!

— Уже поздно?

— Семь часов.

— Аристов, в субботу я сплю до восьми!

— Не ворчи! Мне очень хотелось позавтракать с тобой.

— Тогда выйди на минутку, я оденусь.

Он с сожалением и невольным плотоядным огоньком в глазах оглядывает ее, но покорно выходит.

Она набрасывает домашний халатик, не переставая ворчать про себя. Он еще ею командует! Точь-в-точь как та лиса, которая просила у зайца погреть одну лапу. Она идет в душ и долго умывается холодной водой. Ну вот, теперь даже мысли в голове стали свежее.

Когда она заходит на кухню, то присвистывает от восхищения. Далеко не каждая женщина может накрыть такой стол, а уж от Толяна подобной хозяйственности она и не ожидала!

— Не свисти, денег не будет, — замечает он и широким жестом приглашает: — Прошу. Если я хоть чуть-чуть угодил хозяйке, то это и будет малой платой за ее гостеприимство.

Она некоторое время смущенно припоминает: не было ли в ее кухне чего-нибудь такого, неубранного-немытого, чего бы ей следовало стыдиться, но тут же выбрасывает эти мысли из головы.

— Когда же ты все успел? — спрашивает она Аристова, который даже бумажные цветы из салфеток накрутил.

— Сколько же можно спать… Я когда вчера свалился?

— Около семи.

— Вот видишь, а в четыре утра я уже проснулся и грыз себя за то, что причинил неудобства тебе. Ты не очень сердишься?

— Ладно, чего уж там!

— Вот и хорошо! — Некоторое время он молча жует, а потом сообщает: — Оказывается, это приятно: просто завтракать в твоем обществе! И этот милый халатик. И голые коленки…

Она поспешно одергивает подол.

— Глупышка. В нашем случае коленки — лишь фон.

— Что ты вчера пил? — подчеркнуто заботливо спрашивает она. — Ничем не отравился?

— Лопухина! Ты прелесть! И что я в тебя такой влюбленный?

И опять в идиллию вносит тревожную ноту проклятый телефон!

— Женя, — извиняющимся тоном спрашивает Нина Аристова, — Толя еще у тебя?

— Завтракает.

— Позови его, пожалуйста!

В глазах Толяна на секунду появляется беспомощное выражение, но тут же он справляется с собой, подходит и берет трубку. При первых же словах невидимой Нины скулы его каменеют и глаза зло сужаются.

— Понял, — бросает он коротко. — Сейчас приеду. Он целует руку Евгении и бормочет:

— Спасибо тебе за все!