Замуж не напасть

– По крайней мере с последней субботы, когда он ночевал у меня. Но об этом ты и сама знаешь… А я должна была с ним увидеться?

– Я считала, – в трубку слышно, как Нина мучительно подбирает слова, – глупо говорить об этом мне, раз Толя молчит… Я чувствую себя виноватой во всем… Словом, он признался мне, что любит тебя!

Против ожидания Евгения вполне спокойно воспринимает слова Нины – подумаешь, признался! Велика заслуга! В ситуации, которая сложилась сейчас в семье Аристовых, такое откровение выглядело по меньшей мере несерьезно. Вон и сама Нина повторяет его слова неуверенно – и на слух они отдают дешевым театром. Чтобы проверить свою догадку – змея вы, Лопухина! – она как бы размышляет вслух:

– А ты не думаешь, что он сказал эти слова тебе в отместку? За Романа. За сыновей. За твою измену…

– Но я ему не изменяла! – отнекивается Нина слишком поспешно и эмоционально, чтобы это было правдой. – А насчет его любви, пожалуй, так и есть: сказано мне назло. По крайней мере раньше за ним я ничего подобного не замечала!

«А что ты вообще видела, кроме себя? Ну, может, своих сыновей. А мужа не видела и не хотела видеть! Он тебя раздражал тем, что пытался рассказать о своих делах, заставить тебя сопереживать… Кажется, поговорка „Не делай добро – не получишь зло“ в случае с Толяном приобрела особый смысл. За содеянное добро он получил жену, в его любви не нуждающуюся!»

В голосе Нины Евгения с удивлением ловит нотки разочарования. Аристов, влюбленный в другую женщину, устроил бы ее куда больше, чем Аристов, ею брошенный. Никто не хочет выглядеть в глазах общественности человеком непорядочным. А как бы хорошо все устроилось: Нина не просто уходит от Толяна к другому мужчине, а уходит потому, что он любит другую. Факт, ее уже не осуждали бы, а жалели…

– Ты с отцом Ярослава видишься? – спрашивает Евгения. Нина, однажды разоткровенничавшись, постепенно сделала ее как бы своей наперсницей. Сама не зная, она дает в руки Евгении мощное оружие против Аристова. Одно дело, когда его недомолвки выглядят загадочно, другое – когда им можно найти объяснение.

Опять она озлобляется: с чего, спрашивается, интересоваться тем, что ей не интересно!? Не имея возможности завоевать любовь жены, Толян свои чувства перенес на детей. Он никогда не уставал возиться с ними. Ее Никита души не чаял в дяде Толяне. А теперь? Нина заберет обоих сыновей – кстати, Ярослав носит не только фамилию Аристова, но и его отчество – и уйдет к человеку, из-за которого в свое время полезла в петлю! Что она там говорит?

– Конечно, я с Романом вижусь. Представляешь, он понял, какую ошибку совершил когда-то! Оба моих сына могли быть его сыновьями! Он готов полюбить Сашу так же, как и Ярослава…

Вот как! Она уже все решила. Чего ж тогда волноваться о Толяне? Чтобы успокоить свою совесть?

– Может, он на дачу уехал? – высказывает она предположение.

– Вполне вероятно, – охотно соглашается Нина.

– Найдется, не переживай! Сообщи мне, если будут новости.

– Обязательно. Я позвоню.

Евгения вешает трубку. Ничего с этим Аристовым не случилось, решает она. И вообще, стоит ли забивать голову чужими проблемами, когда у нее своих хватает?!

Уже второй раз она оказывается невольной свидетельницей – вернее, слушательницей – разговора, который предпочла бы никогда не слышать.

В тот день она работала в кабинете президента фирмы. В последнее время иногда он сам предлагал Евгении делать это в его отсутствие. Так получилось, что вся документация по строящимся объектам «Евростройсервиса» сосредоточилась в многочисленных шкафах, которые по каталогу заказали в специализированной фирме для кабинета президента.

Педантичная Варвара, в отличие от многих других секретарш имеющая за плечами строительный колледж, вникла в обилие небрежно сваленных документов, разобрала их по принадлежности и составила прямо классический каталог. Теперь с разрешения Валентина Дмитриевича в его шкафах можно было легко найти любую бумагу.

Евгения продуктивно работала, пока не наткнулась на один документ, требовавший пояснения. Шефа не было, и она решила позвонить в кабинет заму.

Если у самой Евгении на столе стоял довольно сложный телефонный аппарат, то у шефа в кабинете был целый производственный компьютер. Видимо, Валентин Дмитриевич и сам не сразу его освоил, потому что около некоторых кнопок белели приклеенные скотчем крохотные бумажки, подсказывающие их назначение.

Она нашла кнопку с надписью «П.В.», нажала ее и тут же отчетливо услышала голос зама, который с кем-то разговаривал.

– Петр Васильевич! – позвала Евгения.

Тот не слышал. Вероятно, нужно было нажать еще и другую кнопку. Напрасно она пялилась, как баран на новые ворота, тщетно пытаясь найти какую-нибудь подсказку. Между тем в кабинете зама шел этот самый нелицеприятный разговор.

– Меня не интересует, есть у тебя сейчас деньги или нет, – говорил чей-то голос с заметным армянским акцентом. – Ты должен был отдать их еще в августе.

– Эти б… строители, – оправдывался Петр Васильевич, – только за один фундамент взяли с меня четыреста штук!

– Ты дворец строишь? – удивился его собеседник.