Замуж срочно!

Неожиданно Борман выбрал хрустальную вазу, тяжелую, на большой букет. Аннушка обрадовалась, но цветов за вазой не последовало. Дома Борман поставил вазу на полку и положил туда пачку денег.

– Бери, – он сказал. – Сколько нужно.

Так было принято в его доме, с бывшей женой. Он всегда оставлял деньги в вазе и по необходимости подсыпал. Аннушка могла пользоваться ресурсом свободно, отчета Борман не спрашивал, он вообще точно не знал, сколько там, в вазе. Аннушка так не привыкла, в прошлой жизни ей приходилось выклянчивать у мужа на каждую ерунду.

– И на игрушки можно? – спрашивала она Бормана. – Я внукам хотела… Обалденные машинки, но жутко дорого.

– Гуляй, – он сказал, – все твое.

– А можно я подружке одолжу немного? – стеснялась Аннушка. – У меня подруга бедствует..

И на подружку тоже разрешил. А слоника зажал. Аннушка не забыла того несчастного слоника. Как это объяснить? Да просто он привык приносить деньги в вазу. Это был рефлекс, как у собаки, которая тащит хозяину палку.

Борману тоже нужна была хозяйка, на пенсии он совершенно не знал, как распорядиться временем, и ему нужна была маленькая подвижная женщина, которая будет говорить – сегодня едем к детям, завтра идем на рынок, в субботу варим варенье, в августе хочу на море. Очень скоро Аннушка это поняла, а Борман привык, что возле него журчит небольшая быстрая речка.

Еще некоторое время он посмеивался над ее вегетарианством, все пытался накормить мясом, что было не очень приятно, особенно в ресторанах или за большими застольями, где Аннушка старалась не привлекать внимания к своей тарелке. Когда он ехидничал, она представляла вазу с деньгами и мысленно выписывала ему штраф. Да, ваза с деньгами была не последним аргументом, который укреплял ее терпение. Но был еще и азарт, практически профессиональный азарт целителя. Аннушка незаметно посадила Бормана на диету, на столе у него было мясо, но он не заметил, что картошка и хлеб потихоньку пропали. Он научился жевать салат, похудел, стал заметно лучше выглядеть. Ему было с ней хорошо и удобно.

Поначалу и Аннушке все это было интересно, попасть в берлогу к дикому медведю и навести там порядок – это даже слегка возбуждало. Аннушка рассуждала, что миссия женщины окрылять, вдохновлять, аккумулировать мужскую энергию… или генерировать? Я уже не помню, что она там вдохновенно говорила на наших посиделках, которые стали совсем редкими. Аннушка жалела, что так поспешно, под влиянием Бормана и личной усталости закрыла свой кабинет. Без дела она скучала.

Иногда она открывала свой гороскоп, но никаких сюрпризов там не видела, и более того, звезды уверяли ее, что у нее счастливый брак. И тогда она тоже начинала себя убеждать: «Да, правда. Брак счастливый. Рядом со мной порядочный, надежный, сильный человек». Она рассматривала это странное создание, которое не отлипало от дивана, и убеждала себя: «Хороший, он очень хороший. В трудной ситуации на него всегда можно опереться». Аннушка обходила диван с пылесосом и сама же себя передразнивала: «Опереться, опереться… Я стала рассуждать как старуха. Костыль для меня важнее модельных туфель. А где эмоции? Где влечение?»

Эмоций не было. Зато был храп, диван и телевизор. Все это раздражало Аннушку, и даже хрустальная ваза тут не помогала. Оказалось, что ваза не очень нужна. На себя тратить Аннушка не умела, она привыкла тратить на семью, но что такое семья? Семья – это великая иллюзия, это наш сон о бессмертии. Мы рожаем детей, продлеваем свой род, и эта воплощенная на земле мечта о вечной жизни дает нам энергию и смысл строить все эти наши хоромы, рассказывать детям истории, менять систему отопления… А если в доме нет ничего, кроме воспоминаний о прошлых временах, о прошлых женах и мужьях, тогда это уже не семья, это богаделенка, пусть даже со всеми удобствами.

Борману не хватало людей и событий, поэтому у него постоянно работал телик, и Аннушке казалось, что вся эта шобла с экрана ввалилась к ним в дом. Продажные журналисты, бездарные актеры, дикторша-психопатка, глухая певица… Взрывы, аварии, скандалы, воровство… Человеку, который не включал телевизор несколько лет, все это кажется дикостью.

– Как можно засорять этой дрянью свое личное пространство? – спрашивала она у Бормана.

– Хочешь, давай кино посмотрим…

Он предлагал пересмотреть любимые советские комедии, и Аннушка, засыпая под старые фильмы, вспоминала Красавицу, и ее распахнутые глаза, и как она ей кричала: «Нет уж! Спасибо! Я больше не хочу спать».

Борман оказался поросенком, под кроватью у него всегда стояли грязные чашки и бокалы, ему не приходило в голову за собой убрать. В ванной он бросал на пол мокрые полотенца, как это делают в отеле. После ужина он оставлял на тарелке вилку и нож крест-накрест, как в ресторане.

– Официант! – шутила Аннушка. – Свободно!

– Прости, я так привык, – извинялся Борман. – Моя жена всегда…

Аннушка не хотела больше слышать про «жену», когда Борман вспоминал Красавицу, она шутливо называла ее «наша жена».

– Теперь ведь мы в браке? Значит, у нас все общее. И жена теперь наша, общая.