При моих последних словах по лицу селестина пробежала мрачная тень. С чего бы это? Но тут меня отвлёк неприличный звук, издаваемый моим желудком: громкое, я бы сказала, утробное урчание голодного тела. Давала себя знать вчерашняя диета. Рен улыбнулся и принялся одеваться.
— Пойду, закажу завтрак и позову Клоу. Спустишься или позавтракаешь в своей комнате?
— Спущусь, — я осторожно присела на кровать, стараясь меньше шевелиться, чтобы испытывать меньше боли.
— Тогда жду тебя внизу.
В обеденном зале собралось много народа. Я поискала глазами Рена и вновь обнаружила его в компании Эжени. Ну, что ты будешь делать с этой селестиной? Липнет как банный лист к известному месту. Значит, надо проучить. Кое-как спустившись по лестнице, ноги были решительно против любых передвижений, я подошла к Рену и, склонившись, обняла его со спины за плечи.
— Милый, спасибо за чудесную ночь, — громким шепотом произнесла я. Ошеломить получилось не только Эжени, но и собственного мужа. И дело было вовсе не в том, что у них тут не принято открытое выражение чувств на публике.
— Расценивать это как просьбу? — откидывая голову назад, гораздо тише, чем я, поинтересовался селестин.
Вот жук! Успевает обращать мои слова себе на пользу! А как же любовь к Эжени? И вообще, поведение у Рена испортилось, он всё больше напоминает мне кейсера. Недаром, когда-то они были друзьями. Где благородный, чопорный, сдержанный наместник южных земель? С каждым днём путешествия он всё менее и менее походит на себя прежнего.
— Садись, — видя моё замешательство, усмехнулся селестин. При этом он нежно коснулся пальцев моей руки, лежащей у него на плече, затем поднялся и пододвинул мне стул. Следившая за нами Эжени была сражена наповал. Впрочем, она старательно не подавала виду, лишь нервно накручивала на палец выбившийся из причёски локон.
После завтрака тронулись в путь. До полудня я пролежала на кероне Рена. Места, как я изначально предполагала, оказалось достаточно. Я рассказывала селестину о своём мире. Рен внимательно слушал, задавал вопросы. Я поймала себя на ощущении, что мне легко и спокойно в его обществе, и ещё от него веет надёжностью. Ну, почему, почему я не могу встретить подобного мужчину на Земле. Хотя, стоп! С каких это пор я захотела променять свою свободную холостяцкую жизнь на очередное замужество? Нет уж, дудки! Плавали — знаем…
После этого прозрения я решила покинуть приятное общество Рена ради очередного урока верховой езды. Мотивировала я это тем, что клин клином вышибают: чтобы быстрее прошла мышечная боль, необходимо дальше упражняться, а не киснуть в паланкине.
Кейсер, к моей несказанной радости, не спешил составлять мне компанию. Вместо него нарисовалась Эжени. Нет, селестина вовсе не собиралась учить меня ездить верхом, она просто хотела размяться, а заодно и поиздеваться надо мной. Девушка красовалась на лошади в плотно облегающем малиновом корсаже и такого же цвета юбке. Последняя была одета поверх брюк, полностью их скрывая. Сидела Эжени, как и я в мужском седле (возможно у них и нет сёдел иного типа), сидела гораздо увереннее и грациознее. Меня это не смущало, я целиком и полностью сосредоточилась на том, что говорил мне Кален, и, как оказалось, зря. Я упустила тот момент, когда коварная, ревнивая селестина решила отомстить мне за Рена.
Уткнувшись носом в траву и глядя вслед удирающей Ласке (так звали мою кобылу), я не спешила вставать. Вроде бы тело ныло по-прежнему, никаких новых болевых ощущений не добавилось. Хотя, может, мне это только кажется? Повышение адреналина, вызванное бешеной скачкой и падением с лошади, могло какое-то время притуплять боль из-за сломанной конечности или спины. Не знаю, что Эжени сделала, чтобы Ласка понесла, но в этом точно была её вина. Перед тем, как всё случилось, она с издевкой сказала:
— Пора вам освоить галоп.
Галоп-то я освоила, несмотря на то, что кобыле вздумалось ломиться через кусты, вместо того, чтобы скакать по хорошо утоптанной дороге. Однако конкуру меня никто не учил, и первая канавка, с лёгкостью взятая лошадью, стала причиной моего провала, точнее падения.
Я продолжала лежать. Зачем вставать? Поднимут.
Первым на выручку подоспел Кален.
— Госпожа, вы живы? — дрожащим голосом спросил селестин. Ещё бы ему не дрожать, бедняжка отвечал за меня перед самим наместником. Только я хотела его успокоить, как раздался шум от прибытия второго спасителя.
— Поймай лошадь. Я сам разберусь, — скомандовали голосом кейсера.
Пора шевелиться, а то меня точно примут за мёртвую. Хотя…
— Татьяна, — позвал Эл.
Он впервые назвал меня по имени. Я так удивилась, что опять замерла, после чего Эл окончательно решил: либо я в глубоком обмороке, либо покинула этот мир, только совсем не так, как мы оба хотели…
Селестин прорычал витиеватое ругательство, которое мой мозг отказался перевести, и перевернул меня на спину.
— Да, жива, жива, — заворчала я на кейсера. — Дух перевести не дадите.