Грустно. Грустно ей было покидать привычную личную гримерку в театре. Катя машинально опорожняла шкафчики, стараясь ничего не забыть. Косметика, парик, какие-то милые безделушки, подарки поклонников… Все это перекочевало в объемистую спортивную сумку. Она не торопилась, она цеплялась за последние минутки, ей казалось, что если она задержится в этой насквозь знакомой, пропахшей духами и потом комнатке подольше, то все может измениться, произойдет невероятное. В гримерку влетит запыхавшийся Качук. «Как хорошо, что ты еще здесь, Катюша! – скажет он. – Я так боялся, что ты уже ушла. Все изменилось! Зрители хотят видеть в новом спектакле именно тебя! Тебя, а не Любу Федорову!»
В дверь постучали. Катя замерла. Неужели правда Качук? Так не бывает.
– Да. Войдите, – у нее немного дрожал голос.
В гримерку влетела Люба Федорова. Она уже переоделась в джинсы и уютный вязаный свитер, ее волосы были стянуты в хвост на затылке, а лицо блестело от крема.
– О, ты еще здесь? – Ее ненакрашенные глаза блеснули торжеством. – А я хотела уже вещи перенести. Володька сказал, что это теперь будет моя гримерка.
– А-а, – как можно более безразлично протянула Катя.
– Ой, ты забираешь мягкие игрушки? – Любка, вытянув шею, заглянула в Катину сумку. – Они мне так нравились.
– Это мои игрушки, – холодно ответила Катя, – их мне дарили зрители. Как фигуристке, – улыбнувшись, добавила она.
– Ничего, мне тоже будут дарить, – оптимистично заметила Федорова. – Ну а напольную вазу, надеюсь, ты не унесешь? По-моему, она принадлежит театру. Так удобно, будет куда цветочки ставить.
– Вазу не унесу, – мрачно пообещала Катя.
– Ну ладно, я побежала тогда. Принесу свою косметику. Ты не представляешь, как мне хочется скорее здесь обосноваться!
– Ну, конечно, ведь у тебя никогда не было личной гримерки. Все тридцать лет карьеры – в общей, – не удержавшись, съязвила Катя.
Федорова сделала вид, что она не услышала последней реплики бывшей примы. Однако от Кати не укрылось, что на ее лице появилась удовлетворенная улыбочка. Как же, ей удалось разозлить саму Лаврову. Сама Лаврова ей завидует.
Любка убежала. А Катя положила в сумку последнюю коробочку с тенями. Последние десять лет она покупала для себя личный грим. Театральные гримеры в основном пользовались недорогим «Ленинградским», который сушит кожу и забивает поры, который потом очень сложно смыть с лица даже специальными лосьонами. Катя потратила почти тысячу долларов на свой, личный грим. Чего у нее только не было! Косметика для любой роли, помады и тени самых необычных авангардных расцветок, был даже черный грим для тела – на случай, если ей придется сыграть роль негритянки. Интересно, понадобится ли ей это еще когда-нибудь? Катя вздохнула. Пора уходить.
Она повесила на плечо сумку, взяла из красивой напольной вазы несколько букетов (все равно все не унесет). Эта ваза появилась в театре гораздо раньше Кати. Она всегда стояла в гримерной тех, кто был занят в главной роли. Эта ваза помнит сотни Катиных букетов. Теперь в ней будут красоваться Любкины цветы.
Катя поставила сумку на пол. Взяла вазу, обхватив ее обеими руками, воровато оглянулась по сторонам. Подняла руки вверх и с залихватским «Э-эх!» разжала пальцы. С громким возмущенным звоном хранительница цветов разлетелась на мелкие осколки.
А Кате вдруг стало легче. Конечно, вазы жаль, и все же хорошо, что она не достанется противной Федоровой.
– Пусть цветы свои в трехлитровые банки ставит! – вслух сказала она.
И поспешила покинуть здание театра, пока кто-нибудь ее не «застукал». Бывшая прима громит собственную гримерку! Прекрасный штрих к ее безупречной репутации.
А потом потекли однообразные дни, похожие друг на друга, словно однояйцевые близнецы. Сначала Катя даже наслаждалась вынужденным бездельем. Она поздно вставала, вяло прогуливалась по магазинам, покупала какие-то ненужные, но приглянувшиеся вещи, обедала в уютных маленьких ресторанчиках, смотрела телевизор почти всю ночь. Теперь она жила не как светская дама, актриса, звезда, а как обычная состоятельная домохозяйка.
Постепенно – как быстро это произошло! – о ней стали забывать. Первые недели после последнего показа «Сестер» Кате звонили какие-то знакомые и полузнакомые люди, поздравляли, приглашали на презентации и фуршеты. Но их становилось все меньше и меньше, и в конце концов она перестала находить в своем почтовом ящике что-нибудь, кроме рекламных листовок.
Из газет она узнала о том, что Люба Федорова отметила свой день рождения в казино «Кристалл». Поздравить новую звезду пришли все – примелькавшиеся и не очень, а ее, Катю, не пригласили.
Конечно, она не обиделась. Она прекрасно понимала, почему Люба ее проигнорировала. Вряд ли она хотела Катю обидеть или оскорбить (хотя, должно быть, здорово обиделась за разбитую вазу). Просто день рождения – это первая рекламная акция новой постановки Качука. Постановки, где главную роль играет Федорова. Зачем же отвлекать внимание журналистов на старую приму?