Замуж за «аристократа»

– Даже и не думайте об этом!

– Это еще почему? Еще не хватало мне твоего разрешения спрашивать. Ты ей, скажи на милость, кто?

– Я? – Егор решительно дернул за ручку, открывая дверь. – Вообще-то я ее сын. – И, усмехнувшись, он бросился Катю догонять.

Изумленный водитель смотрел ему вслед.

Она знала этот маршрут наизусть. Настолько хорошо, что могла не думать об улицах, светофорах и поворотах. Ноги сами прогуливали Катю вокруг Патриарших прудов, так что мозги могли в это время работать совершенно в ином направлении.

Шла Катя вдоль пруда и злилась. Злилась на себя саму и казалась самой себе тугодумной. Так злилась она в школе, когда никак не могла найти доказательство простой на первый взгляд теоремы или не могла кубик Рубика собрать. Какое-то шестое чувство подсказывало ей, что она вполне могла бы найти виноватого. Знает она своего обидчика, безусловно, знает. Слишком близко подобрался он к Катиной жизни, чтобы оставаться незамеченным. Слишком много знает.

Но кто? Олег? Еще несколько недель назад Катя могла бы ответить на этот вопрос утвердительно. Ей, разбитой и брошенной, тогда казалось, что Олег ненавидит ее и вполне мог так поступить. Но теперь она могла бы поклясться в обратном. Даже если он хотел Кате навредить, зачем ему, преуспевающему университетскому преподавателю, дамскому любимчику, было себя марать? Ведь мерзкая газетенка не обошла вниманием и его.

Галина, может быть? Она ненавидела Катю, как кошка собаку. Странно, что она так долго терпела, изображая медоточивую почтительность. Но Галины не было на первой презентации, она не могла так быстро узнать о том, что на Катю опрокинули креветки. И потом, Галочка – всего лишь несчастная мать. На Катю саму по себе ей наплевать. Она просто сыночка своего защищала ненаглядного, за счастье его извращенное боролась.

Кто же тогда? Кто? Шура? Она все время была рядом с Катей – и на презентации была, и про Олега все почти сразу узнала… Да, но газетная статейка была опубликована еще раньше, чем Катя излила душу Шурочке. Да и потом, у девочки нет мотивов. Вот уж кому ненавидеть Катю абсолютно не за что.

Люба Федорова? Стерва и интриганка. Вполне в ее духе скорешиться с продажными журналистами в альянсе против стареющей кинодивы. Катя живо представила себе радостно возбужденную Федорову с телефонной трубкой в руках. «Послушайте, что я вам сейчас расскажу, – воровато озираясь, диктует она навострившему уши газетчику, – наша Катенька опять выкинула невиданный фортель…» Картинка получилась настолько живая, что Катя заулыбалась даже. Потом опомнилась и быстро спрятала улыбку за воротник пальто – не дай бог, прохожие решат, что она блаженная. Идет себе, не обращая внимания на мороз, над чем-то своим посмеивается… Так недолго и городской сумасшедшей прослыть.

Эх, Любка, Любка… Эмоциональная, взбалмошная, страстно мечтающая о славе – типичная, в общем, актриса. Но невозможно представить себе Федорову, нашептывающую в трубку страшные мерзости. Да и не получится у нее такого зловещего шепотка. Кому, как не Кате, знать, что голос у Любки слабенький.

Но если каждому из них Катя умудрилась придумать рациональное алиби, то кто же тогда ее терроризирует? Кто же, черт побери?! Из-за кого она за такое короткое время умудрилась потерять все?

– Ка… Екатерина Павловна!

Этот голос, как щелчок хлыста, вернул ее на аллейку близ Патриарших. Катя встряхнула головой – совсем как человек, которому надо срочно проснуться. Она так глубоко задумалась, что не сразу даже смогла сфокусировать взгляд.

– Екатерина Павловна, я хотел с вами поговорить!

Он.

Вернулся.

Катя глупо улыбнулась. Одно из двух: либо она сошла с ума, либо… Да нет, она совершенно точно сошла с ума, второго не дано.

Саша стоял перед нею и мягко улыбался. Застенчиво улыбался – словно она незнакомая ему, словно не ее он искал так много лет. Значит, это правда. Значит, ей не показалось тогда, на презентации. Он существует. Он опять нашел ее. И уж теперь-то она точно его не упустит. Это была первая ее мысль. А вторая – боже, во что она одета? Это же надо, не видеться столько лет, чтобы потом предстать перед ним в старом пальто и убогой шапочке. Катина рука непроизвольно дернулась вверх. Она стянула шапку и встряхнула волосами, досадливо подумав, что прическа, должно быть, необратимо потеряла форму.

– Екатерина Павловна, – Саша схватил ее за руку, – не надо шапку снимать, простудитесь.

– Что ты, Сашенька, – одними губами проговорила она. Катя боялась, что стоит ей немного повысить голос, и она проснется. Даже если это сон, пусть он продлится подольше.

– Спасибо, что не оттолкнули меня, – застенчиво улыбнулся он.

– Да как я могла? Я сама этого так давно хотела…

– Правда? – обрадовался «Саша». – Я и не думал, что вы меня помните.

Странно, он ее на «вы» называет… И Екатериной Павловной. Что это – знак уважения? Игра? Или… Или он намекает, что она, в отличие от него, не так уж молодо выглядит?! Надо будет позже интеллигентно расспросить: как удалось ему так сохраниться? Почему она состарилась, а Саша остался молодым? Неужели прооперировался?