Рассказывая тебе, какой мне привиделся сон и как я испугалась, я не выдержала и заплакала, но мало-помалу, вместе с ростом уверенности, что это был только сон, плач сменился смехом, и пока я сидела, вперемежку всхлипывая и смеясь, меня охватило ощущение, похожее на то, какое я испытала сразу после первой и удачной папиной операции, когда мы думали, что с ним все опять будет хорошо; страх и отчаяние, одолевавшие меня до и во время операции, еще не совсем ушли, а одновременно я чувствовала во всем моем существе неописуемую легкость и радость, и в этом промежуточном состоянии меня переполняли благодарность и сильное, чуть ли не хмельное стремление быть доброй и честной со всеми окружающими. И это еще не все. Помню, я твердо верила, что и мир, и человек по сути своей добры и что любовь сильнее всего остального.
Примерно так же я чувствовала себя и теперь, только с намного меньшей интенсивностью, разумеется, и когда мы вернулись в палатку и лежали там рядышком, каждый в своем спальнике, подложив руки под голову, я всем существом чувствовала, что люблю тебя и доверяю тебе, и потому была совершенно откровенна, причем, по-видимому, это передалось и тебе, ведь когда, продолжая разговор, я немного погодя сказала, что вообще не придаю значения тому, что у мамы был секс с многими мужчинами, ты заметил, что в любом случае лучше уж так, чем пытаться сбежать от собственной сексуальности, как поступала твоя мать.