Замыкание (СИ)

Голубой костюм она больше не носила, в одежде предпочитала ярко-розовое и туфли детских цветов на высочайших каблуках: зеленые, голубые, красные, золотистые.

Софье нравилось, что она такая яркая, - круто и современно. Яков ворчал: "Почему- то в наше время отсутствие вкуса ассоциируется с современностью".

Марго возмущалась: "Этой немой птичке научиться ходить на каблуках, и будет самое место на сцене оперетты при условии, что кто-то споет вместо нее".

Новая директриса выходила из своего кабинета во время уроков, иногда в сопровождении завуча. Неритмичный стук каблуков раздавался где-то на третьем уроке. Завуча в мягкой обуви не было слышно, у учительниц появилась привычка оглядываться, прежде чем делиться впечатлениями о новой власти.

Стук каблуков замолкал в районе спортивного зала. Если шел урок, то по нарастающему шуму с той стороны Софья знала, физрук отпустил учеников раньше времени на перемену.

Весной стук прекратился, директриса куда-то пропала. Физрук тоже. Через полмесяца он появился один, директрису арестовали в аэропорту.

Они вдвоем съездили на Кипр. Тогда кутить ездили на Кипр. Нинель Александровну в городской тюрьме посетила завуч и потом рассказывала, в каких невыносимых условиях приходится бедняжке сидеть: в камере теснота невообразимая, и нет условий постирать белье. О, ужас, приходится носить грязное!

Она попыталась собирать деньги на передачи в тюрьму, кроме своих ни рубля не собрала. Громче всех возмущалась Марго, у нее начался страстный роман с физруком, естественно, соперница пусть гниет в тюрьме.

Марго была увлечена, даже счастлива, несмотря на то, что зарплату не выплачивали, - потраченного на Кипр не вернуть. Все уже распрощались со своими деньгами, но вмешался большой человек, вызволил любовницу из застенка, и учителям выплатили положенное.

В начале сентября после летних каникул директриса, теперь уже с уголовным прошлым, вернулась в школу. Она почти бесшумно, на цыпочках, проходила в свой кабинет и не появлялась. Поговаривали, что возможно состоятся выборы нового директора, а также отменят экономическую самостоятельность школы, то есть отдельный счет.

Через некоторое время завуч стала приглашать учителей в кабинет директора. В основном, молодых учительниц, первогодок. Их было много, потому что пожилые почти все уволились. Когда учительницы оставляли свои классы и закрывались в кабинете директора, ученики без присмотра развлекались, как умели, - в школе было всегда шумно.

Софью и Марго завуч обходила стороной. Если случайно встречались, она громко и четко здоровалась, как с учениками, и ускоряла шаг.

Физрук исчез, на телефонные звонки не отвечал, Марго подняла шум: закатали в асфальт. До его матери, живущей в другом городе, дозвонилась завуч и услышала: "Больше не звоните сюда. Зачем вам знать, где мой сын, такое блядство развели, а еще учительницы".

Генриетта Трофимовна четко повторила текст, услышанный по телефону. Педагоги поняли, что физрук жив.

Николай исчез под сень струй, Григорий занял его место. С наукой он покончил, время делать деньги. Сначала попросил перевезти картины на хранение, будет платить. Случилась типичная в те времена неприятность: на его счету в банке скопилась немаленькая сумма, информация утекла из банка, - кто-то из сотрудников сдал крутым ребятам адрес стремительно богатеющего продавца картин Шорохова.

Его не было дома, когда взломали дверь и проникли в квартиру. Денег не нашли, картины порвали, на прощание плеснули на ковер бензин и подожгли. Пожар потушили, но требовался ремонт. И не факт, что бандиты не оставят его в покое.

Софья рисковала, предоставляя свой полуподвал под склад, но до нее не доходило, слишком стремительно все менялось, чтобы разобраться, - с легким сердцем дала ключ Григорию. Детей отправила к родителям, мать еще была жива.

Под вечер, вернувшись из школы, наткнулась на картины, запакованные в бумагу, оставался узкий проход к дивану и местам общего пользования. Кто-то из помощников Григория подвесил под потолком жуткое полотно: разъяренные быки, совокупляющиеся люди, звериные оскалы. Сумасшедшее буйство красок, все оттенки красного: брызги, мазки, раны на телах, пасти, флаги, знамена, обезумевшие неизвестно от какой радости лица. Вскоре познакомилась с художником этого эпохального по мнению Григория полотна. Плохонький на вид, большеголовый со впалой грудью, дальше порога не двинулся, странно дергался и мял серенькую фуражку тонкими, нервными пальцами - патологический контраст творца и творения.

Были и другие художники и другие картины: какие-то ущербные, тщедушные тельца и все тот же злобный оскал.

- Идиотизм, - злилась она. - Кто им позировал? Не бывает таких лиц.

- Эх, Соня, не понимаешь ты искусства, художник выворачивает лица наизнанку.

Картины быстро продавались, как говорил Григорий, по налаженным каналам связи.

Конечно, не нравилось, потому что он не считался с ее вкусами. Разве нормально в собственном доме пугаться монстров на стенах? Благо, дети пристроены к родителям.