Занавес, господа!

— Это не нам, это Валерии Евгеньевне должно не понравиться, — невозмутимо поправил Струеву Земцов. — А что касается пыли, то в квартире наверху, в том числе у входа, пыль лежит легким ровным слоем. Так бывает, когда квартира долго стоит запертая. Если бы кто-нибудь туда зашел, обязательно оставил бы след. Пусть едва заметный след, но мы бы его заметили, потому что искали. Но мы нигде его не обнаружили. Допускаю, на верхний балкон можно было бы спуститься с крыши, а на крышу только один путь — через чердак. А на чердак, который перегорожен, опять же только один путь — через люк в этом подъезде. Замок на люке, конечно, никакой, мы его гвоздем открыли. Но на чердак, наверное, год, а, может, и больше человеческая нога не ступала. Там пыль не просто тонким слоем — персидским ковром лежит. Но дело не только в этом. На окне чердака железная решетка стоит. Взломать ее, понятно, можно. Но ее никто не взламывал, а, соответственно, на крышу не лазал. Так что, если кто и мог на верхний балкон попасть, так не иначе как на крыльях прилететь. Но вы ведь, Валерия Евгеньевна, хлопанья крыльев не слышали? Или я не прав?

Земцов позволил себе усмешку — эдакую кривую трещину на граните. Но теперь уже Валерия позволила себе не заметить его иронии.

— Абсолютно правы. Хлопанья крыльев я не слышала.

— Вы вообще ничего не слышали, — жестко сказал Иван. — Всю эту историю вы придумали от начала и до конца.

— Вы вправе думать, что хотите, — не менее жестко отозвалась Валерия.

— Я вправе думать, что вы на балконе не курили. Вы, как я выяснил, "Вок" предпочитаете, а эти спичечные сигаретки ни с какими другими не спутаешь. Так вот в пепельнице на балконе ни одной вашей сигареты не было. А были они только в пепельнице, которая стояла в комнате напротив. Только не говорите, что вы выбрасывали окурки на улицу. Никогда не поверю, что такая женщина, как вы, имея под рукой пепельницу, станет швырять окурки куда попало. А кроме того, на земле под балконом их тоже не нашли. Наш человек проверял. Искали-то мы окурок неизвестного, который, якобы, на верхнем балконе находился. Но вовсе ничего не обнаружили. Более того, вы, когда отсюда уходили, туфли переобували. Так вот мы возьмем пробу с пола балкона, а потом с ваших тех туфель и я уверен, наши эксперты докажут, что пробы не соответствуют. То есть на балкон вы ногой не ступали.

— Ну что ж, коли я такое придумала, то, вероятно, я и убила Глеба Потоцкого. Вы так полагаете?

Ничего не скажешь, хладнокровием господь бог Валерию явно не обидел.

— Я пока ничего не полагаю. Тем более, что… — Земцов оглядел комнату — все сидели, словно мыши под лапой кошки. За исключением Варвары, которая курила и одновременно ерзала — то ли зад себе отсидела, то ли язык у нее чесался. — … думаю, я не первый, кому вы, Валерия Евгеньевна, свою сказку поведали. Вы ее рассказали своим друзьям еще прежде, чем я пришел. И, скорее всего, тогда, когда Варвары с вами не было, потому что она о ней ничего не знает. А кто знает?

Все разом стали переглядываться, по лицам пробежало нечто, напоминающее у кого легкий бриз, а у кого и штормовую волну.

— Да ладно, — махнул рукой Иван. — Не нервничайте. Вы все вспомнили, но теперь не знаете, как лучше отреагировать. Ну, сказала дамочка, так, между прочим, дескать, что-то там ей привиделось и прислышалось. Ну, вы на тот момент информацию приняли и в сторону отложили. Только один человек ее себе в голову положил. — В комнате опять все замерло, а у Валерии — все-таки выдержка ей изменила! — удивленно расширились глаза. — Я ведь почему ваши руки рассматривал? — спросил Земцов без всякого намерения услышать ответ. — Да потому, что, опять же спасибо Валерии Евгеньевне, она Погребецкому сломанные розы показала. Очень, небось, удивились? — Валерия промолчала. — Конечно, удивились. Надо же, как здорово это на вашу версию легло. Кто-то спустился с верхнего балкона, вполне возможно по веревке, в темноте несколько цветков ногами сшиб. Очень правдоподобно. Одна только нестыковка возникает. Если бы это было так, головки роз обломились бы в сторону комнаты, а они обломились в сторону улицы. Получается, неизвестный их ударил башмаками на себя? Попробуйте это сделать — ничего не выйдет. Положим, он их сшиб, когда обратно на верхний балкон лез. Но этот балкон шире, чем балкон Кавешниковых, и если бы неизвестный оказался опытным скалолазом и все-таки умудрился забраться наверх, то он неизбежно переломал бы гораздо больше цветов. Вот так-то. Тут все по-другому…

Земцов резко встал и двинулся к Струевым. Его огромная лапа ухватила сухонькую ладошку Марины Ивановны, та от неожиданности вскрикнула и попыталась вырваться. Евгений Борисович вцепился в локоть Земцова и быстро зашевелил губами — правда, беззвучно. Впечатление было такое, что это не жену схватили за руку, а его самого — за горло.

— Скажите, отчего у вас ладонь исколота? Рыбу чистили? — резко спросил Иван.

— Мы не едим рыбу! — У Евгения Борисовича наконец прорезался голос, но, похоже, лучше бы не прорезывался. Марина Ивановна ожгла мужа сердитым взглядом.