Занавес, господа!

— Примитивно мыслишь, подруга. Я неведомый ей тип. Темный лес, в котором легко заблудиться. Особенно самолюбивой женщине.

— Ты сам не заблудись, — посоветовала подруга. — Но в любом случае — ни пуха, ни пера!

— К черту!

Я подъехал к служебному входу театра, полагая, что парадный вход с высокими ступенями, отполированными за долгие годы ногами многочисленных зрителей, в это время наверняка закрыт. Я прошел узкий коридорчик и попал в вестибюль, выкрашенный темной краской и освещенный лишь маленьким окошком, которое последний раз наверняка мыли год назад. За старым обшарпанным столом рядом с включенной настольной лампой сидела сухонькая женщина. Опытный глаз легко признал бы в ней не столько сегодняшнюю вахтершу, сколько бывшую актрису. Ей явно шел восьмой десяток, но ее сморщенное личико было нарумянено, губы напомажены, а глаза и брови подкрашены. Пергаментными пальчиками с наманикюренными ногтями она держала томик стихов.

— Вы к кому-то пришли? — осведомилась она высоким, хорошо поставленным голосом.

Я отвесил полупоклон.

— К Валерии Евгеньевне.

Женщина любезно улыбнулась.

— Весьма сожалею, но ее в театре нет.

Я глянул на часы: до условленной встречи оставались две минуты. И в это время дверь в вестибюль распахнулась и на пороге появилась Валерия. В полумраке ее бледное лицо светилось, как овал луны, черные волосы были забраны сзади в узел, а шелковый брючный костюм табачного цвета мягкими волнами струился по ее фигуре.

— Добрый день, Анна Станиславовна, — обратилась она к актрисе-вахтерше, решив, вероятно, что второй раз здороваться со мной излишне.

— Здравствуйте, милая, — пропела та. — Вы снова на работу? Не сидится вам в отпуске. — И добавила, словно Валерия сама не видела: — К вам молодой человек.

Я никогда не бывал за кулисами театра и пока мы дошли до кабинета Валерии всецело укрепился во мнении, что жизнь за занавесом — это блуждание в лабиринте. Валерия служила искусству под самой крышей, в квадратной приземистой комнате с длинным, вытянутым по горизонтали окном. Все стены были заставлены стеллажами, забитыми огромным количеством папок, брошюр, журналов и книг. В углу стоял огромный двухтумбовый стол, который, судя по всему, сделали еще до рождения Валерии, но сделали на совесть, и потому он обещал прожить еще столько же. У противоположной стены, чуть повернувшись друг к другу, расположились два кресла с высокими покатыми спинками, тоже не новые, но опять же добротные. Их разделял журнальный столик на трех тонких ножках — в отличие от другой мебели совершенно новый, но на вид совершенно непрочный.

Валерия жестом показала мне на одно из кресел, однако сама, проигнорировав его соседа, села за стол, тем самым обозначив дистанцию — в прямом и переносном смысле. Пожалуй, кресло было несколько жестковато, но вполне сносно. Я развалился в нем со всем возможным комфортом и уставился на Валерию. Она восседала на стуле с идеально прямой спиной, положив — то ли для поддержания перпендикулярности, то ли просто так — руки на стол, как это делают образцовые первоклассницы.

Я подумал, что эта женщина настолько хорошо знает себе цену, что и не поймешь, какую назначить. А еще я подумал о том, что на такую женщину мужчины в любой компании непременно обратят внимание, но мало кто осмелится приблизиться к ней ближе чем на метр. Я, пожалуй, мог бы осмелиться, но при условии, что мне совсем нечего терять. Мне, однако, было что терять, а потому я сказал подчеркнуто сдержанно:

— Сегодня Кавешников рассказал нам об этой истории с письмом и о том, что вы собирались у Витимовой. Когда я говорю "нам", имею в виду и Земцова тоже. Объяснить, почему я пришел именно к вам?

— Не стоит. — Она нисколько не удивилась. — Полагаю, вы решили, что со мной можно говорить по-деловому.

— И откровенно.

— Неужели? — Тонкие брови на мгновение вскинулись дугой, но тут же вернулись на исходную позицию.

— Да, именно так, и на сей раз я объясню — почему.

Мои объяснения, что, скорее всего, письмо заготовили заранее (тут я даже решил проявить театральную эрудицию, вспомнив изречение о висящем на стене ружье, которое в последнем акте обязательно выстрелит), что, не исключено, кому-то очень нужны были большие неприятности в доме Кавешниковых, Валерия выслушала с сосредоточенным вниманием. Точно также отреагировала она и на мои слова о том, что, по логике, заинтересованных надо искать среди друзей Кавешниковых. Я полагал, что Валерия должна запротестовать, но нет, ничего подобного, она просто сказала:

— В числе их друзей и я.

— Что правда, то правда.

— И несмотря на эту правду, вы пришли ко мне. Значит, на что-то рассчитываете. Ну что ж, жду вашего ударного аргумента. Того самого выстрела из ружья в последнем акте.