Занавес, господа!

По части того, что постоянные деньги "Фениксу" приносят охранники, Валентина, конечно, права. Именно в этом подразделении работает основная часть нашего народа и именно оно обеспечивает стабильный доход, отчего наша королева бухгалтерии относится к охранникам с особой любовью. Их бравый командир Семен Кузьмич Меркулов — мужик необъятных размеров, но при этом необычайной шустрости. Почти всю жизнь, вплоть до пятидесяти лет, он проработал в ВОХРе, то есть во вневедомственной охране, после чего был найден нашим шефом и основателем Геной Кирпичниковым и перетянут в "Феникс". Я никогда не понимал прелести охранной службы, но при Кузьмиче, как все у нас звали Меркулова, на эту тему и рта не раскрывал. Он бы меня просто по стенке размазал. Своих ребят Кузьмич отбирал единолично — не по ширине плеч и толщине шеи, как многие другие, а только по ему понятным признакам, и, надо признать, не ошибался. При этом держал парней в своих лапищах крепко, но и заботился о них как отец родной. Не удивительно поэтому, что день выдачи зарплаты охранникам был для него святым днем.

Кузьмич и Валентина ждали меня на пару: Валентина, развалившись в своем необъятном кресле, а Кузьмич, примостившись на стуле, который под ним не был даже виден. Только угроза, что со мной могло что-то случиться, заставила их сделать крен от суровости к озабоченности. Но все равно перво-наперво Валентина сунула мне под нос чековую книжку, где я расписался с величайшим тщанием — не приведи бог, хоть одна буква не совпала бы с оригиналом банка. Успешно справившись с этой короткой, но жизненно важной процедурой, я посмотрел на часы: до закрытия банка оставались еще два часа. И что, спрашивается, Валентина так разоралась? Впрочем, она орет всегда, разве что во время сна ее не слышно и то, наверное, потому, что заглушает храп ее не менее могучего мужа. Валентина въедливо проверила мою подпись, отодвинула чековую книжку и приказала:

— Рассказывай.

Я вздохнул и вопросительно уставился на нее. Валентина на это отреагировала по-своему.

— Не морочь голову! — рявкнула она. — Мы тут не последние идиоты! — Кузьмич согласно кивнул. — Что, не видно, что ли, носитесь с Варькой, как оглашенные, а денег нет. Значит, не ради клиента надрываетесь, а у самих заморочки. Правильно?

— Да как сказать… — невнятно пробормотал я.

— Нехорошо, Игорь, — укоризненно покачал головой Кузьмич. — Может, ты нас и не держишь за друзей, но мы все-таки вам с Варварой не чужие.

Он был, конечно, прав. И я рассказал все — вплоть до того момента, когда Валентина позвонила мне домой и наорала. Опустил лишь некоторые детали (например, описание разрезов на платье Валерии и как она меня обнимала) и добавил в конце, что будут они последними трепачами, если сообщат все Кирпичникову в случае, коли тот, замученный отпуском, позвонит на работу.

На мое предупреждение Кузьмич опять укоризненно покачал головой.

— Игорь, я же человек почти военный, во мне что надо — умерло.

Валентина же возмутилась:

— А я — главный бухгалтер! Мне по должности полагается держать язык за зубами. — После чего запричитала: — Ну, Варька и вляпалась. Грохнуть человека чуть ли не на ее глазах — все равно, что во все наше агентство плюнуть!

Плюнуть в наше агентство означало нажить себе лютого врага в лице Валентины. Но компания Кавешниковых не знала, где таится главная угроза.

— Надо же, а ведь такие люди — интеллигенты! И — молотком, — сокрушенно добавил Кузьмич. Сам себя он к интеллигентам не причислял, но, в отличие от иных себе подобных, испытывал к ним сильное уважение.

— А вообще, — как всегда безапелляционно заявила Валентина, — вы мотив найти не можете, а тут дело такое: как пить дать деньги замешаны.

— Да какие у них в наши времена деньги, у интеллигентов-то? — не согласился Кузьмич. — Выпало этому убиенному от англичан кое-что получить, так он сразу это на другую книжку нацелил. Да и неизвестно — получил ли? Никто денег тех не видел, одни разговоры. Не-ет, тут с другого бока подходить надо. Вы же посмотрите, малахольный этот… как его…

— Струев, — подсказал я.

— … Вот, вот. Такое учудил — не всякий ушлый мужик сподобится. Или эта вот принцесса… Валерия… — Ее имя Кузьмич все-таки в памяти задержал. — … такую драму изображает и, можно сказать, себя роняет. А за ради чего? Я так скажу: тут чувства замешаны. Тут их искать надо.