Расхаживая по гостиной, она увидела немало для себя интересного. На одном из столиков-витрин лежали под стеклом несколько орденов, медали и эмалевые миниатюры, пара мелких «предметов искусства», подписанная программка спектакля в честь королевской четы и — к удивлению Агаты — маленькая книга старинного образца в полукожаном переплете с тисненым узором. Агата принадлежала к числу тех, кто, увидев книгу, непременно должен ее полистать. Витрина была не заперта. Агата подняла стеклянную крышку и раскрыла книжицу. Титульный лист сильно выцвел, и, чтобы разобрать текст, она нагнулась пониже.
Трактат был полон наводящих ужас подробностей. В первой главе давались различные рекомендации по
«Какой же склад ума должен быть у человека, способного так хладнокровно и даже не без удовольствия описывать манипуляции, которым, вероятно, довольно скоро может подвергнуться и его собственное тело? — спросила себя Агата, и ей вдруг стало интересно, читал ли эту книгу сэр Генри и богатое ли у него воображение. — Да, но почему я не могу оторваться от этой жути?»
Услышав в зале чей-то голос, она с непонятным чувством вины быстро положила книгу на место и закрыла стеклянную крышку. В гостиную вошла Миллеман, одетая в еще вполне приличное, но невыразительное вечернее платье.
— Я тут пока хожу смотрю, — сказала Агата.
— Смотрите? — как эхо, повторила Миллеман и по своему обыкновению неопределенно засмеялась.
— Тут у вас под стеклом эта страшноватая книжечка… Книги моя слабость, так что, извините, я не удержалась и открыла витрину. Надеюсь, это разрешается?
— Да, конечно. — Миллеман посмотрела на витрину. — А что за книжка?
— Как ни странно, про бальзамирование. Она очень старая. Думаю, представляет собой немалую ценность.
— Возможно, мисс Оринкорт потому ею и заинтересовалась, — сказала Миллеман и с презрительным видом самодовольно проследовала к камину.
— Мисс Оринкорт? — переспросила Агата.
— На днях я зашла сюда, смотрю, она читает какую-то книжицу. А когда меня увидела, сразу положила ее в витрину и захлопнула крышку. Вы бы слышали, с каким грохотом! Удивительно, что стекло не разбилось. Должно быть, вы как раз про эту книжку говорите.
— Да, вероятно, — кивнула Агата, торопливо пересматривая свои и без того хаотичные впечатления о мисс Оринкорт.
— Папочка сегодня не в лучшей форме, но все же спустится к столу, — сообщила Миллеман. — Вообще-то, когда ему нездоровится, он ужинает у себя.
— Мне бы не хотелось, чтобы наши сеансы его слишком утомляли.
— В любом случае он ждет их с нетерпением и, я уверена, постарается позировать каждый день. В последнее время ему намного лучше, но иногда он слишком возбуждается, — последнее слово Миллеман произнесла как-то двусмысленно. — Он, знаете ли, натура очень тонкая и чувствительная. Анкреды, я считаю, все такие. Кроме Томаса. Мой бедняжка Седрик, к несчастью, тоже унаследовал их темперамент.
На это Агате сказать было нечего, и она с облегчением вздохнула, когда в гостиную вошли Поль Кентиш и его мать, а следом за ними — Фенелла. Баркер внес поднос с хересом. В зале раздался необычайно зловещий удар гонга.
— Кто-нибудь видел Седрика? — спросила Миллеман. — Хорошо бы он не опоздал.
— Десять минут назад он был еще в ванной, — сказал Поль, — я из-за него не мог туда попасть.
— О господи, — Миллеман покачала головой.
В комнату вплыла разодетая в пух и прах мисс Оринкорт, в выражении ее лица странным образом сочетались обида, торжество и агрессивность. За спиной у Агаты кто-то сдавленно ахнул, и, повернувшись, она увидела, что взоры Анкредов прикованы к бюсту мисс Оринкорт.
Бюст был украшен большой бриллиантовой звездой.
— Милли… — пробормотала Полина.
— Ты тоже увидела? — тихо прошипела Миллеман.
Мисс Оринкорт прошла к камину и положила руку на мраморную полку.
— Надеюсь, Нуф-Нуф не будет опаздывать, — сказала она. — Есть хочу — умираю. — Критически оглядев свои ярко-розовые ногти, она поправила бриллиантовую брошь. — Хорошо бы выпить.