Занавес приподнят

— А сам старик Кодряну, между прочим, не чистокровный румын…

Заримба повернул на мгновение голову, недобрым взглядом скользнул по лицу адъютанта и, делая вид, будто сосредоточенно слушает оратора, вывел на клочке бумаги большой корявый знак вопроса. Лулу пригнулся к плечу шефа, чтобы объяснить, на чем основано его замечание, как вдруг уловил нацеленный на него свирепый взгляд Думитреску. Лулу сразу осекся и отодвинулся от шефа.

Гица побледнел от злости, поняв причину молчания адъютанта. Кончик его языка, как жало гадюки, пробежал по растянувшимся в саркастической улыбке бесцветным губам. Он и Думитреску ненавидели друг друга звериной ненавистью, но Заримба, как никто другой, умел скрывать свои чувства. Именно он, Гица Заримба, лет десять назад буквально за уши втянул Думитреску в зарождавшееся движение, а теперь этот увалень мясник во многом опередил его, став грозным наместником вожака легионеров. Внешне все выглядело нормально, они слаженно сотрудничали, но прежней искренности в их отношениях не было. Знакомство их возникло, когда они вместе работали в бухарестской больнице «Колця». Думитреску был носильщиком трупов в прибольничном морге, а Гица стриг больных. Иногда, по рекомендации Думитреску, ему перепадала побочная работенка: брил покойников и, если случалось, что их лица были изуродованы, прихорашивал их гримом… В этом деле он был непревзойденным мастером!

Однако систематическое исчезновение у покойников золотых зубов и коронок привело к тому, что оба будущих деятеля «тайного совета» лишились службы. Вскоре они устроились на городскую бойню. Думитреску быстро освоил разделку туш, Заримба же остался верен своей профессии: при бойне работала душевая, и предприимчивый Гица примостил в подвальной каморке осколок зеркала, установил подобие кресла. В этот именно период друзья пришли к твердому заключению о своем «долге» перед нацией и связали свою судьбу с «железной гвардией», с ее «капитаном».

Старик Кодряну наконец закончил свою нудную речь. Хория Сима объявил перерыв, и Заримба тотчас же вернулся к прерванному разговору с адъютантом.

— В самом деле вы не знали, господин шеф? — состроив удивленную мину, спросил Лулу. — Слово чести легионера! Кодряну поляк.

Гица скептически усмехнулся. Он хорошо знал своего «преданного» адъютанта и всегда верил ему наполовину. Однако адъютант тоже неплохо изучил своего шефа и поспешил добавить:

— Это не секрет. Фамилия семьи Кодряну прежде была Зеленски… Слово чести!

Заримба услышал это впервые, но не подал виду. Лулу, в свою очередь, решил не развивать эту тему, ибо не мог определить, как реагирует шеф на его сообщение. На всякий случай он попытался смягчить впечатление, произведенное на парикмахера тенью, брошенной на именитую семью первого вождя «железной гвардии».

— Собственно, большого значения это не имеет… — произнес он скороговоркой. — Важно, что старикан стоит за подлинный румынизм! Не так ли? Это главное!

Вместо ответа Заримба сморщил обильно напудренное лицо, и на нем появилась не предвещавшая ничего хорошего усмешка. Лулу почувствовал необходимость более весомо мотивировать, почему происхождение бывшего «капитана» не имеет существенного значения.

— По-моему, правильно он поступил, изменив фамилию. Адольф Гитлер — тоже не чистокровный ариец. Вы ведь знаете это?

Гица резко вскинул голову, впился взглядом своих маленьких глаз в глаза адъютанта, которому ростом достигал чуть выше поясной пряжки.

— Вы можете говорить, господин Лулу, о ком угодно и что угодно, но, прежде чем упомянуть имя фюрера германской империи, прикусите язык и подумайте…

Заримба заговорил официальным тоном. Эдакую вольность он не мог позволить своему приближенному. В верхах легионерского движения парикмахер держался только благодаря покровительству посла Гитлера в Бухаресте герра Фабрициуса. Помимо деятельности в движении Гица являлся еще и постоянным связным между «тайным советом» легионеров и германским посольством. Его парикмахерская на углу бульвара Россети и Каля Мошилор выполняла функции «почтового ящика»; через дамский салон следовали указания из столицы рейха, через мужской — в посольство стекались сведения о положении в Румынии… Теперь для координации всей деятельности прибыл Пуци Штольц. Он был непосредственным шефом Гицы Заримбы.

Лулу на мгновение стушевался, виновато вобрал голову в широкие плечи, но, поразмыслив, все же решил объясниться с шефом. «Горбун может счесть сказанное мною вымыслом, — рассуждал Лулу, — и, чего доброго, затаит злобу… С ним шутки плохи! Ни с чем не посчитается… Всегда ухмыляется, будто одного добра тебе желает, однако мало кто знает, что человек, с которым он накануне разговаривал и мило жал руку, на следующий день может внезапно исчезнуть… А потом на какую-нибудь захолустную станцию прибывает сундук или ящик, привлекающий внимание исходящим от него зловонием. Адресат за благоухающим багажом не является… Оно и понятно: укокошат, аккуратненько упакуют и на его же имя отправят… Бр-р-р! Такая перспектива мне не по душе…» И адъютант заговорил возможно более убедительным тоном: