Занавес (СИ)

Зеркало, судя по всему, было антикварным. Большое, в полный рост, в тяжелой прямоугольной раме, матово блестевшей маслянистым покрытием, с несколькими резными завитушками на самом верху. Толстое стекло с фасетами, в глубине которого за серебряным волшебством амальгамы он увидел себя, возлежащим, почти как эпикуреец, но с растрепанной прической и горящими тревожным огнем глазами. Он поднял бокал, так следовало именовать сегодня чашку, и тот, в зеркале, двойник или брат, или кем он там ему приходился, поднял свой тоже. Все-таки, это было совсем не плохо, выпивать, и вообще, общаться со своим отражением в зеркале. Все не в одиночку. Сам он до этого, конечно же, не додумался бы, нет. Но раз уж так случилось - пусть.

Гранин пригубил из нареченного бокала. Вино было сладким и совсем не холодным, и это было хорошо. А теперь кофе. Глоток за глотком, так, хорошо. В этом была даже какая-то специфическая прелесть, запивать вино кофе без сахара. Он посидел некоторое время, запрокинув голову на спинку и пытаясь для себя определить словами, в чем же именно заключается эта прелесть, и не определил. С удовлетворением отметил, что никаких мыслей в голове не было, вообще, даже намека, что являлось очень даже неплохим знаком, учитывая все обстоятельства. Потом он переключился на созерцание экрана телевизора. Начался какой-то футбольный матч. Игроки носились по полю и совершали какие-то действия, возможно, ритуального характера, но которые на первый взгляд не имели ни малейшего смысла. Смысл игры, как правило, объяснял дежурный жрец, которого звали комментатором, и которому в той или иной степени, в зависимости от глубины погруженности, это удавалось сделать. Но при отсутствии звука, разгадывание смысла игры превращалось в любопытнейшее занятие и, надо признаться, он частенько ему предавался. Когда, конечно, выпадала такая возможность. Тут ведь еще что хорошо, через некоторое время наблюдения начинаешь дремать. Вот и теперь, что-то такое надвигалось, или же это он сам куда-то поплыл.

Устраиваясь поудобней в кресле, чтобы, значит, не сходя с этого места докопаться до самого глубинного и самого настоящего смысла всего, что имело смысл вообще, он ненароком вновь взглянул в зеркало.

Голубоглазый красавец блондин там, в зазеркалье, развалясь в кресле с высокой спинкой с ушами, рассматривал на свет цвет жидкости, налитой в граненый венецианский бокал на толстой ножке. И этот блондин не был им. Заметив, что Гранин пошевелился, он перевел взгляд на актера, а встретившись с ним глазами, приветливо улыбнулся.

- Не разбудил? - спросил он вежливо. - Простите, если это так. Но я, честно, старался не шуметь. Хотя, с другой стороны, нам все равно нужно поговорить. Так что...

- Ты кто? - спросил на инстинкте Гранин. Он рывком выпрямился в кресле и теперь оторопело смотрел в зеркало, с которым явно что-то было не так. И вот что: оно не отражало. А зеркало, которое не отражает, это, знаете ли, уже что-то совсем другое. Гранин поднял вверх руку и сделал ей широкое движение слева направо.

Незнакомец в зеркале засмеялся.

- Нет-нет, - сказал он, - и не старайтесь, я не буду повторять за вами все эти дурацкие жесты. Вы знаете что? Вы выпейте прямо сейчас своего вина, или что там у вас, а потом спокойно поговорим. Да, у меня тоже есть к вам вопросы.

Не отрывая взгляда от незнакомца, который, в свою очередь , не отводил от него своих насмешливых глаз, Гранин ощупью, проливая мимо, плеснул в чашку из бутылки и торопливо выпил. Судорожно сглотнул. Если это сон, подумалось ему, то неплохо было бы ему уже закончиться.

- Нет, это не сон. К большому моему сожалению, - незнакомец развел руками. Похоже, он легко и даже бегло читал чужие мысли. - Но я очень надеюсь, что вам стало полегче.

- Да нормально я, - ответил Гранин, отдуваясь, - нормально. Но в горле все же что-то предательски хрипело, поэтому он поторопился спросить: - А ты, собственно, кто!

- Вы уже спрашивали, и это хороший вопрос, - лучезарно улыбнулся незнакомец. - И, главное, правильно поставленный. Но ответить на него не так просто, как могло бы показаться.

- А ты попробуй, - посоветовал гостю Гранин. Первая растерянность была преодолена, и он, по старой привычке уличного бойца, внутренне подобрался. - Попробуй, - повторил, - я сообразительный... Соображу...

- Я знаю, - согласился гость. - Но дело не в сообразительности, а в восприимчивости к некоторым вещам, которые, так скажем, не являются общепринятыми истинами. Вот вам-то, казалось, и объяснять ничего не надо бы, однако, приходится. Ну, хорошо, попробую. Я, знаете ли, ангел. Это прежде всего. А, с другой стороны, я - это, в какой-то степени, вы.

- Что-то ты путанно изъясняешься, - недоверчиво протянул Гранин. - Я как-то по всем этим моментам, - ангелы, там, и прочее - как-то не очень,

- Вот! Вот! - воскликнул в зеркале по виду человек, а по сути, как он себя определил, ангел. - Я же предупреждал. Придется, видимо, начать издалека.

- Валяй. И можешь не скупиться на подробности. Время у меня пока что есть.