Занавески

Т и х о в. Я сейчас, я мигом, моя милая, моя ненаглядная! Я присяду… Вот… Я ведь, я разошелся с женою своей. Да! Имущество делить не стал. Все ей оставил. Да и, по правде сказать, пока нас разводили, она это имущество спрятала. Сын приходил с женою. Хотелось мне с сыном поговорить, а разговору не получилось. У него одно словечко: «Да брось ты! Блажишь!» Где они этих слов нахватались?! Что это за слово поганое — «блажить»?! Не блажу я, Даша, а люблю вас! Ладно, не буду! Вот что я хотел вам сказать… Сами понимаете, по телефону никак нельзя. Сейчас я вам скажу… Дорогая моя, несравненная… В последний раз мы с вами видимся! Не стану я более мешать никому, ни вам, ни себе. Ведь и в самом деле до края дошел! А раз дошел, а назад нельзя — значит, все.

Д а ш а. Что вы говорите?

Т и х о в. Вот взять фамилию мою — Тихов. Разные другие имеются: Удальцов, например, Пожарский, Минин! Есть и иностранные. А тут Тихов. От одной фамилии присмиреешь. Ох, Даша… Уехали вы, стал я к себе приглядываться. Что я, думаю, за особа такая, в которой столько чувств развилось? Вернее, чувство, оно вроде как одно, а состоит… Прямо не любовь, а химия какая-то! Вот вы есть совершенство! Гляжу на вас, господи, прожектор вы ослепляющий!

Д а ш а. Сколько я уже не слышала всего этого… Я ломаюсь, Аркадий Калинович! Я ломаюсь… Вот вы про голоса хорошо сказали. Я, когда приехала, на мойке работала, в ресторане.

Т и х о в. Вы?!

Д а ш а. Так вот, у нас гулкое помещение. И лифт, по которому нам посуду спускают. И оттуда, сверху, через шахту лифта, к нам долетают пьяные голоса. И такое чувство возникает, словно люди только и делают, что гуляют.

Т и х о в. Вы же артисткой собирались… Вы же поступать поехали?

Д а ш а. Это я так, чтобы не приставали, я нашей жизни испугалась.

Т и х о в. Может, вы вернетесь?

Д а ш а. Никогда…

Т и х о в. Помните наши разговоры о XXI веке? Вы тогда сильно на меня подействовали! И я поверил сразу, что в нашем городке не только XXI века, а бани и той нету! И люди живут… Прищемленные люди! Господи, и вас переехало. Что же мы за народ такой, перееханный?.. И за что? Может, за гордыню нашу? Как бы это разобраться, а? Вот меня взять, к примеру. Ну какой я Аркадий? Во-первых, я деревенский. И деревенька-то наша — двенадцать домов и две коровы! Никто не знает, зачем живет ни народ деревенский, ни эти две коровы! А мать моя, Полина Ивановна, так еще меня и Аркадием сделала. Аркадий брюнетом должен быть! Высокий чтоб. Брюнет. Вот есть такие Аркадии — побреют щеки, а они у них синие сделаются. Вот это — Аркадий! А переименоваться совестно. Ладно, как-нибудь доживу. Живет же у нас в деревне кобель по имени Фелисан. А если к нему приглядеться, то какой он Фелисан? Обыкновенная дворняга. И уши у него книзу, и хвоста путного нету. А живет! Я уже и на себя эту собачью философию прикинул. А не такой ли я? И нет ли тут какой насмешки сверху? А чего ему там не пошутить? Дунул, плюнул… а ты живи, майся, страдай! Дожидайся XXI века с кнопками. Пишут же, паразиты, про Японию, к примеру! Роботы там у них разные и музыку сочиняют, и сами играют! И готовят тебе обеды, и машины ладят. А твое дело — жить! А ведь в этих речах, кроме вероломства, ничего хорошего! Волю подрывают! Вот мы маленькие люди, так чтоб еще бы меньше… Зверье погубили, а роботы теперь… Будет у нас в деревне робот Фелисан. А все мать… Да она и женщина-то у меня тихая! И отец у меня еще тишей! Между прочим, отец-то мой, ведь он же воевал! А спроси его! Сейчас застесняется. Помню, как я подрос, спросил маму: мама, говорю, вы за что же меня так, Аркадием наградили? А она говорит: чтобы ты в деревне не засиживался. Чтоб в город ехал ты! А в городе все, мол, сплошь Аркадии и Сергеи. Спутала она меня. Ведь если бы меня звали как попроще, я, может, никуда из деревни не уехал. Жил бы себе да жил! А тут кричать можно? Меня иногда на крик тянет. Я бы пел, да слуха нету. Кричать выучился.

Д а ш а. Вы сегодня не спали? Я вижу! Что же вы делали всю ночь?