Занятие не для дилетантов

— Я не тронул его, я в этом уверен. Его, должно быть, стукнуло обломком машины при взрыве, — он встал, его голос был спокоен и тверд. Я начала понимать слезы Лолы Греветт. — Не двигайся, Дороти, я пойду позвоню, — большими шагами он направился к темным силуэтам домов, видневшихся вдали. Я осталась одна на дороге, рядом с человеком, который, быть может, умирал. Вдруг он открыл глаза, взглянул на меня и улыбнулся.

2

— Дороти, ты совсем свихнулась?

На такой вопрос мне труднее всего ответить, особенно, если его задает Пауль, который, в элегантном темно-голубом блейзере, смотрит на меня с издевкой. Мы на террасе моего дома, и я одета для работы в саду: старые брезентовые слаксы, цветастая блуза и косынка на голове. Не то, чтобы я когда-либо работала в саду: вид садовых ножниц пугает меня; но я люблю менять внешность. Поэтому каждый субботний вечер я одеваюсь для работы в саду, как и мои соседи, но вместо того, чтобы носиться за взбесившейся газонокосилкой или полоть буйно заросшую цветочную клумбу, я устраиваюсь на террасе с двойным виски в одной руке и книгой в другой. За этим занятием и застал меня Пауль. Я чувствовала себя виноватой и неряшливой — два почти одинаково неприятных ощущения.

— Ты знаешь, что все в городе только и говорят, что о твоем последнем сумасбродстве?

— Все, все, — повторила я недоверчиво и скромно.

— Что, во имя Бога, этот парень здесь делает?

— Но он выздоравливает, Пауль, он поправляется. В конце концов, ему сильно повредило ногу. И ты же знаешь, что у него нет ни доллара, ни семьи, ничего.

Пауль глубоко вздохнул.

— Именно это и беспокоит меня, дорогая. Включая и то, что твой молодой битник налакался ЛСД перед тем, как броситься под колеса.

— Но, Пауль, он же сам тебе все объяснил. Под действием наркотиков он не только не узнал, но и представить себе не мог, что это автомобиль. Огни фар он принял…

Неожиданно Пауль покраснел.

— Мне все равно, что он там себе представлял. Этот придурок, этот хулиган чуть не убил нас, а через два дня после этого ты привозишь его к себе, устраиваешь в гостиной и носишь ему завтраки в постель. Что, если он однажды придушит тебя, приняв за цыпленка или Бог знает за кого? А если он убежит с твоими драгоценностями?

Тут я нанесла ответный удар.

— Знаешь, Пауль, никто еще не принимал меня за цыпленка. А что касается моих драгоценностей, то их не так уж много, чтобы нажить на них состояние. В конце концов, не могли же мы оставить его совершенно беспомощного прямо на дороге.

— Ты могла оставить его в больнице.

— Но он думал, что в больнице слишком мрачно, и я целиком с ним согласна.

Пауль выглядел очень расстроенным, когда уселся напротив меня в парусиновое кресло. Механически он взял мой стакан и выпил добрую половину содержимого. Я не остановила его, хотя мне это совсем не понравилось. Пауль явно был на взводе. Он посмотрел на меня.

— Ты работала в саду?

Для убедительности я кивнула несколько раз. Любопытно, что некоторые мужчины просто заставляют их обманывать. Я просто не смогла бы объяснить Паулю мое невинное субботнее времяпрепровождение. Он опять назвал бы меня сумасшедшей, и я задумалась бы, а не прав ли он.

— Не так-то легко заметить, — продолжал Пауль, оглядываясь вокруг. Мой мизерный клочок сада действительно напоминал джунгли. Но я притворилась рассерженной.

— Я делаю все, что могу.

— Что у тебя в волосах?

Я провела рукой по голове и обнаружила две или три стружки, белые и тонкие, как бумага.

— Стружки, — недоуменно ответила я.

— Я это прекрасно вижу, — сухо подтвердил Пауль. — Кстати, их полно и на земле. Кроме ухода за садом ты еще и плотничаешь?

В этот момент еще одна стружка спланировала сверху ему на голову. Я быстро взглянула наверх.

— А, я знаю, это Левис вырезает маску из дерева, чтобы скоротать время.

— И элегантно отправляет обрезки через окно? Очаровательно!

Я тоже начала немножко нервничать. Возможно, я допустила ошибку, привезя Левиса сюда, но, в конце концов, лишь на определенное время без каких-то скрытых мотивов. И потом, Пауль не имел никаких прав на меня, на что я тут же ему и указала. Он ответил, что его права те же, что имеет каждый мужчина на беспечную женщину. Право это — оберегать ее, и дальше такая же чушь… Мы повздорили, он ушел взбешенный, а я осталась в шезлонге, с навалившейся усталостью и теплым виски. Часы показывали шесть. На лужайке, усыпанной листьями, удлинялись тени, приближающийся вечер сулил лишь скуку, так как битва с Паулем лишила меня приглашения в веселую компанию. Оставался еще телевизор, обычно нагоняющий сон, да неразборчивое бормотание Левиса, которое я слышала, принося ему обед.