Занимательная медицина. Развитие российского врачевания

Александр Лабзин прослыл матерым масоном. К масонству приобщил он и Матвея Мудрова, написав рекомендательное письмо в расчете на то, что Матвей всенепременно будет проезжать через город Ригу. Принял его в масонскую ложу бывший адъютант главнокомандующего русской армией Николая Васильевича Репнина, некий штаб-капитан Егор Егорович Гюне.

Семья Лабзина и его супруги, Анны Евдокимовны, известной участницы масонских образований в России, была совершенно бездетной. Матвей Яковлевич Мудров как-то сразу сообразил: вот кто поможет ему в его беде с осиротевшей, а потому и вконец обездоленной малолетней племянницей!

Дело в том, что сама Анна Евдокимовна, когда она была совсем еще несмышленой, тринадцатилетней девчонкой, – ее выдали замуж за чиновника Министерства финансов – Александра Матвеевича Карамышева. С ним, по делам его службы, она объездила всю громадную Российскую империю. Однако, к 1791 году она овдовела и, будучи совсем еще молодой, едва лишь перевалившей за свой тридцатилетний возраст, – вскоре вышла замуж за Александра Лабзина…

Во втором браке, будучи довольно старше своего мужа, она совершила немалую услугу своему мужу в создании масонской ложи «Умирающий лебедь»…

Действительно, семейство Лабзиных приютило малолетнюю дочь его брата Алексея Мудрова[55]. Девочку сироту ожидало довольно богатое приданое, причем, совсем не без деятельного участия самого Матвея Яковлевича Мудрова. Впоследствии эта сирота была выдана замуж за довольно родовитого и вполне зажиточного дворянина Николая Петровича Лайкевича[56].

Впрочем, ее и саму можно было увидеть на портрете 1803 года вместе с ее приемной матерью, Анной Евдокимовной. Их вдвоем изобразил известный художник-портретист Владимир Лукич Боровиковский, между прочим, и сам попавший под сильное влияние санкт-петербургских масонов.

Написал он портрет и самого Александра Федоровича. Перед нами, как живой, предстает он, одетый в синего цвета кафтан… Надо добавить, что этот портрет Лабзина исполнен уже значительно позже, где-то уже после 1816 года…

Однако, жизнь шла своим чередом.

В марте 1801 года произошло ужасное убийство законного русского императора Павла Петровича, который приходился прямым потомком Петру Великому. Несмотря на свою столь раннюю гибель, он успел немало совершить на благо русского государства и простого народа, хотя и прослыл в народе каким-то окончательно «сумасбродным»…

Учитывая все эти обстоятельства, по завершении своей учебы в Московском университете, вместо заграничной командировки Матвей Мудров просто вынужден был приступить к работе в Морском госпитале, где он и получил свои первые навыки настоящего труда по практической медицине.

Работать пришлось ему непосредственно с «цинготными» моряками.

Вначале из простого любопытства, а потом и для пополнения своих личных знаний, он принялся посещать лекции в только что открытой Санкт-Петербургской медико-хирургической академии, как-то невольно сравнивая все ее достижения с достижениями самых видных московских специалистов.

В академии тогда работали такие прославленные профессора, как Петр Андреевич Загорский, Иван Федорович Буш и многие другие, тоже весьма замечательные специалисты.

Такая работа продолжалась целых полтора года. Он слушал лекции петербургских профессоров и обо всем забывал. Утешал себя тем, что совсем не напрасно не напрасно вторично выслушивает то, о чем давно уже был наслышан, о чем ему прожужжали и без того все уши…

Наконец, объявили, что можно отправляться и за границу.

Новый царь, Александр I, разрешил все поездки, – притом – окончательно.

Однако не следует забывать, что именно Александр Павлович, своим нарочитым, специальным указом, правда, уже значительно позже, от 1822 года, вообще запретил масонство. По крайней мере, с самого Матвея Яковлевича, еще при вступлении его в масонскую ложу в Риге, взяли подписку, что он не будет мешать проведению новых в жизнь царских реформ.

Эта расписка его, Матвея Яковлевича Мудрова, была обнародована только в 1901 году, в журнале «Русский архив».

И все же, как единодушно полагают почти все биографы Матвея Мудрова, масонство коснулось его очень лишь своими хорошими чертами и наилучшими качествами…

* * *

Как бы там ни было, несмотря на волокиту с оформлением проездных документов, а также – на уже столь привычную неразбериху на русских почтовых станциях, когда все документы проезжающих рассматриваются при неизменном почитании чина, – в Берлин он все-таки успел попасть вовремя.

Успел записаться в клинику профессора Кристофа Вильгельма Гуфенланда, с работами которого ознакомился еще в стенах своего родного Московского университета. Теперь этот профессор состоял в штате королевских лейб-медиков.

Узнав, что перед ним русский врач, доктор Гуфенланд долго и со все возрастающим увлечением принялся рассказывать ему, как он заботится теперь о здоровье знаменитого германского поэта Фридриха Шиллера, и о том, что он также является семейным врачом и других немецких поэтов и философов, в том числе – уже знаменитых Гёте, Гердера, Виланда[57]…