Занимательная музыкология для взрослых

Ты читаешь трехстишия Басе, комментарии к ним, потом, обогащенный новыми знаниями, возвращаешься обратно к хокку, продолжая ощущать свою глубокую и невосполнимую ущербность…

Зато какой несравненный кайф ловишь, когда случайно натыкаешься на эти строки через много лет после того, как ты однажды прошел весь этот путь пешком — из Уэно в Асакусу и, кстати, тоже весной. Совершенно случайно так получилось. И тогда хотя бы частично понимаешь, о чем идет речь.

Да, но это средневековая японская поэзия, а когда читаешь «Евгения Онегина», то, если не знать о существовании комментариев Ю. М. Лотмана, возникает иллюзия, что вроде все понятно и так.

И такая же обманчивая иллюзия возникает, между прочим, когда слушаешь Моцарта или даже Чайковского.

Обманчивая.

Археология

…И вот, возделывает этот египетский феллах свой кусок поля. Был бы это не 1887 год, а столетием раньше, выбросил бы он к чертовой матери эти грязные осколки глиняных плиток, которые только мешают вскапывать землю. А нынче-то, в восемьдесят седьмом году девятнадцатого века, крестьянин грамотный пошел. Он знает, что это не просто глина, облепленная землей, а глиняные таблички и за них можно выручить неплохие деньги. А если табличку расколоть киркой, то это уже две таблички, и их можно продать отдельно.

Это я вам пока описал два уровня познания. А вот и третий.

Приблизительно триста таких табличек с клинописью, найденных близ Эль-Амарны, составили значительную часть архива дипломатической переписки середины XIV века до н. э. между египетским госдепом и соседними государствами. А клинопись использовалась потому, что в те времена вавилонский язык был международно признанным языком дипломатии.

Патологоанатомия

Про все радости познания, которые доступны судмедэксперту, и говорить не буду. Хотя в этом месте для ясности и в качестве иллюстрации не грех процитировать Пушкина.

«Музыку я разъял, как труп», — гордо сказал Сальери в почти одноименной маленькой трагедии. Мы это с подачи Пушкина воспринимаем с некоторой долей осуждения, но нельзя отрицать, что Антонио Сальери узнал таким образом действительно много нового и чрезвычайно интересного. Причем в данном-то случае речь идет исключительно о метафоре и художественном образе.

Но я вас уверяю, что там, где может показаться, что перед вами тривиальный покойник, патологоанатом увидит много интересного, а быть может, даже и смешного.

Последний аргумент

Если вы когда-нибудь были в Иерусалиме, на Святой земле, в столице мира, в городе трех религий и пяти морей, то вы наверняка видели там группы китайских туристов. Они смотрят на христианских паломников из всех стран, они видят иудеев у Стены Плача, они слышат крики муэдзина с Храмовой горы, но по глазам их видно, что они совершенно, то есть вообще, не понимают, из-за чего весь этот сыр-бор.

Нет, я отдаю себе отчет в том, что в Запретном городе в Пекине выгляжу не лучше.

…В общем, надеюсь, что вы поняли мою мысль, полную позитивных надежд.

P. S. Минуточку, еще кое-что вспомнил.

У книги есть еще один вполне просветительский смысл. В ней в самых разных контекстах упоминается довольно большое количество музыкальных произведений. Они прекрасны и изумительны. Если в тексте, разумеется, не утверждается обратное.

Послушайте их. Вы получите удовольствие и заодно повысите свой уровень культуры. Одновременно, то есть не теряя лишнего времени. Я уж не говорю о том, что в очередной раз убедитесь в правоте автора.

Часть первая Основы и прошивки

Искусство колебать воздух

А чем же, по-вашему, занимаются музыканты? Именно этим и занимаются.

Да, жизнь музыканта — это непрекращающийся шквал эмоций, это творческое волнение, переживание. В любом концертном зале или музыкальном театре именно ты находишься в эпицентре событий, в фокусе внимания публики, ты художник, ты творец…

И все же…

Всю свою творческую жизнь мы занимаемся сотрясением воздуха в самом буквальном смысле — это же очевидно. Но было бы обидно считать это конечной целью.

Вот речь и пойдет о том, что находится между вибрациями воздуха как таковыми и глубокими смыслами, заложенными, скажем, в си-минорной мессе Баха или Пятнадцатой симфонии Шостаковича.

Оркестр и муха

Весна. Первые горячие лучи солнца в еще холодном воздухе.

Оркестр репетирует симфонию Сезара Франка в старой студии «Мосфильма». Дверь студии, не та, что выходит в многокилометровые коридоры «Мосфильма», а противоположная, ведущая прямо на улицу, на уже зеленую лужайку, открыта.

В студию залетает первая весенняя муха, и репетиция приобретает новое измерение. Ибо, как справедливо заметил Сергей Довлатов, «где мухи — там жизнь». Все заинтересованные лица начинают следить за ее перемещениями со значительно бо́льшим интересом, чем за руками дирижера. Естественно, отпуская ехидные замечания по поводу игры тех, на чей пульт она садится, исходя из своих знаний об особенностях поведения мух в дикой природе. Если прибегнуть к буквальному цитированию, то звучит традиционное «Муха не ошибается». Шепотом, конечно.