Занимательное литературоведение

Тогда же подошел ко мне высокий, суровый лицом, похожий на хакаса пожилой офицер без погон, попросил оказать ему лекарскую помощь, если она имеется. Я сказал, что его вместе с ранеными отправят в село Усть-Элегест — там наш госпиталь. Дело в том, что имя Георгия Ивановича Гуркина тогда мне ни о чем не говорило. По документу он числился советником по национальным вопросам при штабе Бакича. Оружия он при мне не сдавал, возможно, он его и не имел. Отпустил я его. Теперь как вспоминаю, лицом он был не от мира сего, скорее похож на ламу или шамана.

13. Еще один сибирский художник

Передает нам эти слова Кочетова тоже совсем небезынтересный человек. Помните, были анонсированы финн и еще один, кроме Гуркина, художник. Ну, так это один человек, как в старом анекдоте про фининспектора Финкельштейна из Карело-Финской ССР. Мы с вами помнится встречали одного человека по имени Тойво. Это второй. Тойво Ряннель. Но он, в отличие от Антикайнена, тьфу-тьфу, чтоб не сглазить, жив. В другое отличие от того знаменитого "Тойско", он родился в России, точнее — на Ижорской земле, в деревне Тозерово Петроградской губернии, а нынче живет в Финляндии.

А в промежутке его со всем семейством свозили в Сибирь. Дело было так, что в 1931 году Советская власть вдруг вспомнила об одном из своих народов, именно, что о ижорских финнах, как, помните, у классика "приют убогого чухонца". Отец одного моего приятеля был родом как раз из подстоличной русской деревни, соседствовавшей с финским поселением. Сыну он, по прошествии нескольких десятилетий, конечно, достаточно подробно передавал мнения своих однодеревенцев о тупых и малосообразительных чухнах. Это, практически, любые два рядом живущих народа могут друг про друга рассказать.

Но вот одно обстоятельство из его воспоминаний откровенно смущало и самого генерала, и, тем более, его шестидесятника-сына. Это — запавшее в память различие в поведении свиней. В то время, как русские поросята были резвы и в хорошей физической форме, позволявшей им легко перепрыгивать через плетень, чухонские были ленивы, прыгать не умели, да и попросту не смогли бы. Эти ходили медленно, без резвости и напоровшись на горoдьбу, скорей уж могли ее проломить своей тушей.

Естественно, что Великий Перелом не мог пройти мимо хозяев таких ленивых животин. Сначала у них, как у всех, начали выявлять кулаков и подкулачников, а потом махнули рукой и выселили всем племенем туда, где, как говорится, "всякая география кончается". Заодно избавились и от потенциальных белофинских шпионов и диверсантов, которых, конечно, среди ижорцев было немеряно.

Десятилетнего Тойво тоже вместе с семейством в "столыпинском" вагоне отвезли в Красноярский край. Тут недавно в одном блоге в связи с волжскими немцами кто-то сослался на "льготы для спецпереселенцев". У разных людей, конечно, разное представление о льготности. Но, конечно, это был не Аушвиц, специально уничтожением никто не занимался, да и приказа такого, думается, не было. Скорей к спецпереселенцам разных потоков, национальных и классовых, от корейцев до подкулачников, можно бы отнести стих Артура Клау из "Новeйшего Декалога":

Thou shalt not kill, but need'st not strive
Officiosly to keep alive.

Не убий, но и не делай излишнего,
Чтобы оставить в живых.

В общем, финнов, как русских — морозами не напугаешь. Да и Нижняя Ангара — не Колыма, все-таки, и ссылка — не лагерь. Выжили. Ну, не все, конечно. А мальчишка оказался очень способным к художеству. В московскую школу при Академии Художеств, разумеется, сына спецпереселенцев не приняли, но дали совет — попробовать у себя, в Сибири. В Омске же — допустили, несмотря на неудачное происхождение.

Два года он проучился, а на третий началась Великая Отечественная война. Училище закрылось, двадцатилетний Тойво вернулся по месту поселения родителей на Ангару. В армию его не взяли, хотя он, как будто, даже подавал заявления. Видимо, для ссыльных по национальному признаку тут были не те правила, что для кулаков-подкулачников. А вот в Нижневартовске, скажем, все фамилии на стеле у Вечного Огня — из спецпереселенцев, других жителей в то время там и не было. Так и навеки — имена тех сыновей Родины, которых она сначала покарала ссылкой, а потом призвала на свою защиту.