Занимательные истории

Он рук не покладал, и процветает ныне.

Ракан ответил, что ведь у Малерба сказано:

Какое процветание, и т. д.

(Стих Малерба звучит лучше.)

Малерб, который при сем присутствовал, воскликнул: «Так что же, черт возьми! если я …, вы последуете моему примеру?».

Некто показал Малербу свои анаграммы; дабы посмеяться над ним, Поэт попросил его составить анаграмму для одного из своих друзей по имени Оддо д'О.

Когда ему показывали стихи, где были слова, вставленные лишь для размера или для рифмы, он говорил, что это, мол, все равно что подвязывать конскую уздечку лентой для шнуровки корсажа.

Какой-то судейский весьма благородного звания принес Малербу довольно скверные стихи, сложенные им во славу некоей дамы, и сказал ему, что был вынужден написать их ввиду особых причин. Малерб прочел их с весьма удрученным видом и спросил автора: «Вам, что же, предложили на выбор: либо виселица, либо стихи? Ибо только это обстоятельство может вас извинить».

Однажды Менар, который жил с Малербом по соседству и трудился в ту пору над какими-то непристойными виршами, вбегает, запыхавшись, к нему в комнату и с ходу спрашивает, дескать … это долго или кратко. Малерб на минуту призадумался, словно желая придти к определенному решению, потом говорит: «Со мною дело обстоит так: когда я был молод, у меня это выходило кратко, а теперь выходит долго».

Он почитал себя наставником всех других и был прав. Бальзак, которого он очень высоко ценил и о котором как-то сказал: «Этот молодой человек пойдет в прозе далее чем кто бы то ни было во Франции», — принес ему сонет Вуатюра, посвященный Урании, о котором впоследствии столько писали. Малерб удивлялся, что сей искатель приключений — таковы его собственные слова, — который не воспитывался под его строгим началом, который не перенял от него ни сдержанности, ни порядка, добился столь великих успехов в области, к коей, по его выражению, он обрел ключ.

Малерб восставал против того, чтобы поэты писали стихи на иностранном языке, и утверждал, что мы не можем понять всех тонкостей языка, который не является для нас родным; по сему поводу, дабы высмеять тех, кто сочинял латинские стихи, он говорил, что, ежели бы Вергилий и Гораций родились заново, они высекли бы Бурбона и Сирмона,

Некий бретонский дворянин по имени Ларивьер, находившийся на службе у г-на де Бельгарда, желая отомстить женщине, от коей он не смог ничего добиться, послал Малербу стихи, сочиненные в отместку этой даме, где он называет ее «своею потаскушкою». Малерб отослал ему эти стихи обратно, тут же приписав внизу:

Не зови ее, злослов,
Потаскушкою негожей —
Чтоб поспать с ней, ты готов
Заболеть на месяц рожей.

Малерб писал г-же д'Оши, величая ее Калистою[123], и сделал в конце приписку, что целует ей ноги. Зубоскалы утверждали: это, мол, потому, что ее имя сходно с именем Папы[124].

Когда Малерб сочинил прескверную песенку, начинающуюся словами:

Ах, дивной Анны прелесть… и т. д.,

Ботрю переделал ее таким образом:

Ах, дивен голос лирный,
Малерба тонок вкус —
Так подарите жирный
Певцу в награду кус.

В оправдание свое Малерб ссылался на то, что его де слишком торопили или что сделано это нарочно, дабы отучить тех, кто без конца пристает к нему со стихами к балетным представлениям; наконец, что ему пришлось написать так, чтобы приноровиться к мотиву, — и приходил в ярость, что никак не может привести разумного объяснения.

Переделали также и куплеты, где встречается реприза:

Это просто и несложно,

а затем:

Это просто невозможно.

Но куплеты эти написал г-н де Бельгард, а Малерб их только подправил. Пародия на них забавна; она напечатана в «Сатирическом Кабинете»[125]. Сочинил ее Бертело.

Учениками своими Малерб признавал Ракана, Менара, Тувана и Коломби. (Последние два — не бог весть что.) Судил он о них различно и говорил, что Туван хорошо сочиняет стихи, не упоминая, однако, в чем он особенно хорош; что Коломби отменно умен, но что у него нет поэтического таланта; что Менар, из всех четырех, пишет наилучшие стихи, но что ему не хватает силы и он пристрастился к такому роду поэзии — Малерб имел в виду эпиграмму, — который был ему вовсе не свойствен, ибо он недостаточно остроумен; о Ракане он говорил, что сила у него есть, но что он не отделывает должным образом свои стихи; что нередко, желая выразить хорошую мысль, он допускает большие вольности, и что из двух последних, Менара и Ракана, можно было бы создать одного великого поэта.