Отсюда и несметное богатство Ламбера, в свое время чиновника казначейства у Фьебе: он умело пользовался деньгами — ссудив кому-нибудь пятьдесят тысяч ливров, он затем умышленно начинал торопить его с уплатой долга, и тогда должник, дабы получить отсрочку, швырял ему на стол мешок с тысячью франков (этот Ламбер умер молодым и до того не щадил себя, накапливая состояние, что умер, так и не поживившись им. Он оставил сто тысяч ренты своему брату. Оба они — сыновья ревизора Счетной палаты). Кардинал все же находился в полном неведении относительно положения вещей, не зная, на что тратятся деньги и есть ли что-нибудь в запасе, — и все потому, что он хотел красть и давал красть другим.
В те времена он ездил по Парижу без охраны, но под кардинальской мантией носил надежную кольчугу, а в фартуке и спинке кареты вшита была сталь, и всегда кто-нибудь стоял на запятках. Он постоянно возил с собою маршала де Лафорса, ибо того любил народ. Король отправился в Шантийи и послал маршала де Шатийона, чтобы тот приказал сломать мосты на Уазе. Монтатер, дворянин из округи Лианкур, встретив Маршала, сказал ему: «А что же делать нам, кто живет по ту сторону реки? Сдается, вы обрекаете нас на разграбление». — «Пошлите, — ответил Маршал, — за охраной к г-ну Пикколомини; я дам вам к нему письмо, он мне приятель, мы так не раз поступали во Фландрии после сражения при Авене»[173]
. Узнав про то, г-н де Лианкур и г-н д'Юмьер присоединяются к просьбе Монтатера. Маршал пишет Пикколомини письмо; тот посылает трех конвойных и велит сказать маршалу де Шатийону, что маршалу де Брезе он бы никакой охраны не дал. Пикколомини любил порядок: так, поселившись в доме некоего французского дворянина, он сберег ему все, даже садовые шпалеры, и велел выпороть пажа, который влез в сад через стену. Г-н де Сен-Симон, кавалер Ордена Святого Духа и комендант замка Шантийи, дабы выслужиться, доложил Королю, что в поместье Монтатера есть стражник; поместье, мол, расположено очень высоко, так что оттуда всегда можно увидеть, когда у Короля небольшой эскорт и его легко захватить в плен, послав пятьсот всадников, ибо, говорил он, на реке есть броды. И тут на Короля нападает страх, он начинает клясть Монтатера, пусть, мол, через три дня ему отрубят голову, ведь это он подал другим дурной пример. Монтатер не показывается ему на глаза, хотя в сущности виноват был маршал Шатийон. Король сам дал повод к панике, которая овладела всей округой, повелев вывезти всю мебель из замка Шантийи, расположенного по сю сторону реки и огражденного надежными рвами. Король гневался два дня, на третий Санген, личный дворецкий Его Величества, подал Королю груши, кои получены были им из поместья Монтатера. Король нашел их вкусными и спросил, откуда они. «Государь, — ответил с улыбкой дворецкий, — если бы вы знали откуда, у вас пропала бы охота их отведать. Кушайте, кушайте, я вам после скажу». А потом говорит Королю: «Мне принес их и велел вам подать тот самый человек, которого вы давеча так проклинали». Король рассмеялся и заявил, что он хотел бы получить от этих груш черенки. Наконец герцог Ангулемский примирился с Монтатером с условием, что тот не будет ни о чем говорить. В самом деле, Король сказал ему: «Монтатер, я прощаю тебя, но только никаких объяснений», — и повернулся к нему спиной. Было бы куда лучше, если бы Король, а то и Кардинал примерно наказали тех, кто так трусливо бежал из Парижа; ибо в ту пору Орлеанская дорога была запружена каретами людей, полагавших, будто в Париже оставаться небезопасно. Одним из них был Барантен де Шарон. Его-то надо было наказать для примера, присудив к выплате большого штрафа, — ведь он был богат и бездетен.Желая создать герцогское поместье для рода Ришелье, Кардинал вознамерился приобрести имение Иль-Бушар, принадлежавшее герцогу де Ла-Тримуй[174]
; и для того, чтобы провести Герцога, он подослал к нему соглядатаев, кои донесли, что де Кардинал готов дать столько-то; это было больше того, что стойла земля; Герцог поверил. Кардинал спрашивает у него, желает ли он продать землю. Ла-Тримуй отвечает, что согласен и дает в том слово. «А я, — говорит Кардинал, — даю вам слово, что куплю ее; надобно, стало быть, посмотреть, — добавляет он, — во сколько она оценивается, ибо вы, должно быть, не станете дорожиться». — «О, мне сказали, — отвечает Герцог, — что вы дадите за нее, сколько с вас спросят». И все же Герцогу пришлось уступить. Один лес стоил сто тысяч экю, которые были ему уплачены за все. Герцог де Ла-Тримуй совершал еще более безрассудные сделки. Ламуссе, его шурин, извлек из Кентенского леса, который продал ему Герцог со всеми угодьями, пятьсот тысяч франков, сумму, в которую ему обошлась вся покупка. Герцог отдал лес с прилегающими землями за меньшую сумму, нежели та, в которую оценивался только лес.