Заносы

Кутузов пригорюнился, а сделать ничего не может – рвется молодежь в бой и все тут! И ничего не поделаешь. Жалел он людей, а люди себя нет. Бывалые солдаты – те как-то меньше рвались. Ну, прикажут – пойдем, а нет – так и хрен с ним, с басурманом. А молодежь – надо, мол, драться, а то Лермонтов про нас поэму не напишет. Офицеры, дворяне молодые, – те все прямо рвутся навстречу Наполеону. Они нигде не работают, к наукам тоже не очень расположены, а подраться – только дай! Такое воспитание. Не пусти их на войну – на дуэлях друг друга перебьют! Кутузов и так их уговаривать, и этак – ребяты, в бою, мол, глаз могут выбить – стращает. А те никак – ничего не жалко! За Родину жизнь отдать готовы!

И девки хороши – юный корнет обнимет ненаглядную, начнет про звезды рассказывать, про луну – нет, мол, когда вернешься с орденом, тогда поговорим!

Покряхтел Кутузов, покряхтел – деваться некуда. Пришлось дать сражение под Бородино. Поле трупами усеяли. До сих пор думаем, что это мы там победили, а французы – что они. Но понять, какого черта их сюда занесло, ни они, ни мы уже двести лет не можем. И никто не понимает.

Но для Российской истории, культуры и патриотического воспитания Бородинское сражение имеет колоссальное значение.

– Я пока воздержусь от комментариев по поводу, гм, того, что вы сейчас нам прочли, но при чем здесь Пушкин?! – вопросил Сергей Львович.

А вот при чем.

Елизавета

У любимца армии, знаменитого полководца, фельдмаршала Михаила Илларионовича Кутузова была дочь Елизавета. В общем положительная. Только с мужьями ей не везло – один умер, второй… Судьба! Елизавета Михайловна была хорошая, набожная, но ей нравились стихи Пушкина, с которым она дружила, хотя женщинам дружить с Пушкиным не рекомендовалось. Ее очень беспокоил моральный облик поэта: то он чертей рисует, то девушек как-то без разбора трахает – нехорошо это! А если ему что не по нраву, может запросто и по морде дать. На приколы очень обижался. Скажешь, например: ну что, брат Пушкин, сыграем в картишки, или опять в карманах ветер гуляет? – тут же пиздюлей навешает или на дуэль вызовет. Слова поперек не скажи! Никакого сладу! Недели не пройдет, чтобы чего-нибудь ни натворил!

И вот Елизавета Михайловна решила перевоспитать Пушкина, чтоб он был одновременно и великий русский поэт, и образец для подражания. (Чем это кончилось – известно, но ее предупреждали!)

Пушкин и сам был не прочь стать положительным, иной раз даже обещал исправиться, но… Только пообещает, только настроится на хорошие, правильные стихи, рисунки и поступки, идет домой – ну все, мол, с прошлым покончено, начинаю новую жизнь, – а навстречу какой-нибудь раздолбай, прости Господи!

«О, здравствуй, Пушкин!» – его же все знали – и давай какую-нибудь херню молоть. А Пушкин до того ненавидел тупых – хоть плачь, хоть удавись! Точь-в-точь, как мой дядя. «Да пошел ты!..» – скажет в сердцах.

Ну, тот шел и всем рассказывал: меня, мол, сам Пушкин, великий русский поэт, в среду на Невском на х… послал! Не каждому так повезет!

А Пушкин переживает – ни за что ни про что человека послал… Опять перестройка сорвалась, и опять во все тяжкие.

Но что странно, стихи его от этих срывов хуже не становились.

И вот Елизавета Михайловна взяла над Пушкиным шефство, и процесс пошел. Но в каком-то странном направлении.

(Ее предупреждали!)

Тогда она попросила своего духовника митрополита Филарета помочь ей и тоже пошефствовать над Пушкиным. Может, он меньше безобразничать будет. Митрополит Филарет был человек неординарный, он и сам стихи писал. Взял он над Пушкиным шефство и начал его наставлять, иной раз даже в стихах. Пушкин – стих, Филарет – стих, Пушкин – поэму, Филарет – проповедь. А проповедник он был, по словам современников, удивительный. Зато у Пушкина черти хорошо получались. Один страшней другого, свят-свят-свят!

Трудно было Филарету с Пушкиным, но он не отступался и продолжал учить Пушкина, как надо жить и писать стихи. А Пушкин не слушался, продолжал рисовать чертей, писать стихи с неправильными мыслями и куролесить с Елизаветой Михайловной.

– Дар напрасный, дар случайный,

Жизнь, зачем ты мне дана?.. —

накуролесив, вопрошал Пушкин.

Не напрасно, не случайно

Жизнь от Бога мне дана , —

объяснял Филарет поэту. —

Не без воли Бога тайной

И на казнь осуждена.

– Цели нету предо мною:

Сердце пусто, празден ум,

И томит меня тоскою

Однозвучный жизни шум , —

жаловался Пушкин.

–  Сам я своевольной властью

Зло из темных бездн воззвал;

Сам наполнил душу страстью,

Ум сомненьем взволновал , —

объяснял митрополит.