Заново рожденная. Дневники и записные книжки 1947–1963.

Креветки в кафе на набережной Альхесираса…

Г. досадует, потому что меня взволновал вид Гибралтара с корабля.

…Пара лесбиянок в Танжере – Сэнди, худая, светловолосая, университетского вида «хозяйка» и Мэри, большой нос и груди, португалка.

…Коричневый кожаный бумажник с золотым тиснением, [который] Г. купила на рынке Сокко – пьем чай с мятой + слушаем трех арабских музыкантов, сидящих на корточках в центре кафе, что в султанском дворце.

Запахи Севильи – ладан, воздушная кукуруза, жасмин и «чуррос».

20/4/1958

Банальность и доминирование – написала я однажды в Университете Коннектикута [СС преподавала там за несколько лет до написания этих строк\ и была права…

Аристократизм чувствительности, а также аристократизм интеллекта. Мне совсем, совсем не нравится, когда со мной обращаются как с плебейкой!

Нужно обладать достаточно обширным «я», чтобы поддерживать свою чувственность. Если б я была чувствительна (т. е. показывала, что понимаю настроение Г., знаю, что она обо мне думает), я никогда не посмела бы ее обнять…

Влюбленность – тонкое, острое, незабываемое ощущение единственности другого. Нет никого, кто танцует, как она, грустит, как она, красноречива, как она, глупа и вульгарна, как она…

Меня утомляет присутствие Барбары. Я люблю Г. слишком страстно, моя любовь к ней слишком сексуальна, чтобы не испытывать неприязни – все больше и больше – к этим трем сестрам, к дылде-актриске, хотя присутствие Барбары и отвлекает Г. +, возможно, делает ее более терпеливой со мной.

26/4/1958

Я больна, меня лихорадит, я теряю себя. Эта страсть – болезнь! Только я успею подумать, что взяла себя в руки, что выздоравливаю, как она восстает и дает мне под дых… Мне казалось, что я в меньшей степени влюблена в Г.; поистине эта связь растлевает меня, а ее непрекращающиеся нападки на мою самость – будь то вкусы в еде (вспоминаю тот день в Севилье, прогулку вниз по Сьерпес, когда я выпила миндальный коктейль, а она заявила, что у меня «неизощренный вкус»), взгляды на искусство, мнения о людях или сексуальные потребности – оскорбляют мою любовь. Я говорю себе, что она уничтожает мою любовь к ней враждебностью и пошлостью, что следует только допустить разрыв, и я сразу почувствую грустную свободу. Но это не так…

27/4/1958

Прочитала «Вешние воды» Хемингуэя; «Обломова» [Ивана Гончарова]; «De Profundis» [Оскара Уайльда].

«Любой суд есть суд над чьей-либо жизнью, и любой приговор – это смертный приговор» (Уайльд).

31/5/1958

Трудно описать чувства, которые охватили меня, когда я увидела знак – «Дахау, 7 км»… мы мчались по автобану в Мюнхен в машине голландца-антисемита!

Пассивная активность, активная пассивность.

Я обращаюсь к Г.: «Тебе, скорее всего, наскучила ты сама. Невозможно строить жизнь вокруг эмоционального и сексуального туризма. Человеку нужно призвание…»

Туризм, в сущности, это пассивная активность. Вы вводите себя в некую обстановку – ожидая почувствовать волнение, интерес, или развлечься. Вы ничего не привносите в ситуацию, окружающая вас обстановка заряжена сама по себе.

Туризм и скука.

1/6/1958

Мюнхен.

Небо, мощенное булыжными облаками.

Поэзия развалин.

Широкие, пустые, асфальтовые улицы; безымянные новые здания кремового цвета; американские солдаты с толстыми шеями и толстыми жопами рыщут по улицам в длинных автомобилях пастельных цветов.

Фрауэнкирхе с двумя башнями, что смотрятся как женская грудь.

4/6/1958

Какая разница между участью здравомыслящего человека в мире сплошных безумцев и участью человека, который безумен, тогда как все вокруг здоровы?

Никакой.

Их участь одинакова. Безумие и здравомыслие тождественны – в изоляции.

25/6/1958

[Этой записи сопутствует набросок автопортрета в лежащей позе]

… Не искать в абстрактных картинах формы, сцены, которые на них можно различить. То есть созерцать картину в буквальном, а не пластическом ключе. Правда, в таком случае о них нечего или мало есть что сказать…

4/7/1958

Прочитала после возвращения из Германии: [Альберто] Моравиа, «Полуденный призрак» + Фолкнер, «Святилище». Перечитала чудесную «Меланкту» [Гертруды] Стайн.

Заметки о Брехте: совершенный реализм в игре, захватывающее дух правдоподобие в костюмах, жестах, прическах, мебели (например, в сцене с гитлерюгендом в «Страхе и отчаянии [в Третьем рейхе]» прическа матери действительно соответствует моде 1935 года, а отец читает подлинный экземпляр «Фолькишер Беобахтер» [нацистская газета] того времени). Однако реализм обрамлен, заключен в нечто большее, так же как актеры играют на помосте, установленном на сцене, своего рода малой сцене, стоящей на большой.

13/7/1958

Афины

У каждого человека своя тайна.

То, как человек танцует под музыку бузуки, выражает его тайну. Он молится про себя. Он умилостивляет собственную тайну, он переносится в незримые пределы, он испытывает катарсис.