Заново рожденная. Дневники и записные книжки 1947–1963.

Его письма – это вой боли и жалости к себе. Мольба, сводящаяся к угрозе; та же угроза звучала в словах старой еврейской матери (матери его и Марти [младший брат Филиппа Риффа]), обращенных к сыну или дочери, которых она держала в плену: «Оставь меня – или женись на этой шиксе [Мартин Рифф женился на католичке] – и у меня будет инфаркт, или же я убью себя». Ф. пишет: «Ты – не ты. Ты – это мы…» Засим следует каталог его несчастий и недугов – рыдания, бессонница, колит. «Я умру до сорока лет».

Вот именно! Вернувшись к нему, я перестану быть собой. Вряд ли можно было выразиться точнее. Наш брак – это череда актов самосожжения, его во мне, меня в нем, нас обоих в Дэвиде. Наш брак, брак, институт семьи, который «объективен, справедлив, естественен, неизбежен».

16/7/1958

Дельфы

Фантастические горы и розоватые утесы, море, лениво лежащее в долине, будто на дне огромной чашки, запах сосен, серые мраморные колонны, лежащие на боку, словно бревна, наполовину утопленные в землю, стрекот цикад, колокольчики и крики ослов (их подложная мука), эхом отскакивающие от скал, смуглые усатые мужчины, жаркое солнце, серебристо-зеленые переливы олив, высаженных на террасах холмов, улыбчивые старухи…

Мне кажется, что я смогу жить без Г., в конце концов…

17/7/1958

Афины

Афины послужили бы отличным фоном для повести о путешествующих иностранцах. Здесь много ладных, привлекательных декораций.

Пухлые афинские гомосексуалисты-американцы, пыльные улицы с вечной стройкой, по ночам группы музыкантов бузуки в садиках у таверн, тарелки густого йогурта с нарезанными помидорами и зеленым горошком, смоляное вино, огромные такси-«кадиллаки», мужчины среднего возраста, гуляющие или сидящие в парках, перебирая янтарные четки, продавцы жареной кукурузы, расположившиеся на перекрестках улиц подле своих жаровен, греческие матросы в тесных белых штанах и широких черных кушаках, клубничные закаты над афинскими холмами, как они видны с Акрополя, старики на улицах, сидящие у весов и предлагающие взвесить вас за одну драхму…

[Без указания даты, но запись, бесспорно, сделана вовремя путешествия СС и Г. в Грецию в июле 1958 г.]

В репертуаре нашего брака не осталось незадействованных (больших) эмоциональных жестов – лишь сужающиеся кольца неудовлетворенности + зависимость друг от друга.

1959

[Без указания даты, но почти наверняка – начало 1959 г.]

Безобразность Нью-Йорка. И все-таки мне здесь нравится, даже «Комментарий» [журнал, в котором СС начала служить редактором и для которого писала статьи и рецензии]. В Нью-Йорке чувственность в полной мере оборачивается сексуальностью – так как органам чувств не на что реагировать, здесь нет ни красивой реки, ни домов, ни людей. Ужасные запахи улицы и грязь… Ничего кроме еды (и то далеко не всегда) и неистовства в постели.

Приспосабливаться к городу или вынудить город полнее соответствовать тебе самому.

3/4/1959

Читаю «Преступление и наказание» и «Мильтона» Блейка. Хочу читать Аполлинера.

[В нижеследующей записи без указания даты, безусловно относящейся к весне 1959 г., говорится об Элиоте Коэне, первом редакторе журнала «Комментарий», где СС начала работать после переезда в Нью-Йорке январе того же года. К концу жизни, и в период, когда в журнале работала СС, Коэн начал сходить с ума.]

Элиот Коэн —

вся жизнь управляется страстью к манипулированию. На все смотрел в терминах власти и влияния. «Элиот обладал критическим умом. Он разбирался в людях. Ему нравилось окружать себя цельными людьми, использовать их». \Источникцитаты неизвестен, но не исключено, что это слова Мартина Гринберга, коллеги СС по «Комментарию».]

«наш занедуживший король-рыбак»

жена работала в «Маунт-Синай»[26]; сын Том – на телевизионной студии

Западная 85-я улица, д. 1. Вест-Сайд

его антикоммунизм в пятидесятых годах; коммунизм – в тридцатых

родился в Мобиле, штат Алабама открыл [критика Лайонела] Триллинга

Боб Варшоу [писатель, кинокритик в «Комментарии»],умирая на больничной койке, говорил о нем с Мартином [Гринбергом?], ненавидел его

Изобилие есть красота (Блейк)

12/4/1959

Я в плохой форме. Выписываю слова; пишу медленно, изучая собственный почерк – выглядит нормально. Две водки с мартини в компании Марти Гринберга. Голова тяжелая. От курения горечь во рту. Тони и тип с творожным лицом ([публицист] Майк Харрингтон) болтают о Стэнфорд-Бине. Клейст замечателен. Ницше, Ницше…

12/6/1959

Хороший оргазм и плохой оргазм.