Заново рожденная. Дневники и записные книжки 1947-1963

Г. только что ушла на работу, а я вернулась в гостиницу, чтобы переодеться перед встречей с Ирвингом Яффом в [кафе] «Морской волк» в 7:30. Г. прекрасна, расслаблена, нежна. Я трясусь от страсти и вожделения и счастлива… боже ж мой, я счастлива'. Должно быть, с таким израненным сердцем + невостребованным телом не нужно слишком много, чтобы сделать меня счастливой. Но это не все, и я несправедлива по отношению к себе самой и к ней, говоря это. Это она, это она, это она.

В пятницу вечером посредственный «Кавалер роз»: я, одна, мчусь на гребне эротической фантазии, на приливной волне знакомой великолепной музыки… После спектакля встретилась с Г. в [кафе] «Флора» и выпила с полдюжины порций виски в «Клубе Сен-Жермен» и «Табу». Не окосела, но выпила как раз достаточно, чтобы свыкнуться с посредственным джазом в «Сен-Жермене» и радоваться изумительному сексу в рассветный час – в кровати.

Я решила напиться ближе к вечеру, получив известие из Америки. Выпила в баре на Елисейских полях, прежде чем мы пошли смотреть «Алиби» с [Эрихом] фон Штрогеймом, [Луи] Жуве + Роджером Блином. Потом пошла под дождем в Оперу, пропустив обед.

В субботу, вчера, мы спали допоздна, поели у грека по соседству, некоторое время ждали Рикардо в «Морском волке», взяли радио + туфли. Г. заказала пару штанов; затем отправилась на коктейль в «[Геральд] трибьюн» + я же провела два незапланированных часа с Ханом (не люблю его) и Моникой (я совсем ее не понимаю). Встретилась с Г. в ее комнате в девять. Прекрасный обед в «Боз-ар». Час, чтобы собрать людей – Паола + Бруно, Хан + Моника – + потом поехали на позднюю, более «серьезную» вечеринку «Трибюн». Бруно был нелеп и чуть все не испортил. Коренастая, чересчур разодетая блондинка – Хиллари – вроде бы подруга Г., вовсю ко мне клеилась, что мне очень понравилось. Меня не влекло к ней, но было приятно, скажем так, оказаться дома – чтобы тобой интересовались женщины, а не мужчины… Когда мы уходили, Хан стащил стул… Ох, а с Моникой у меня вышла длинная, задушевная беседа о сексе, любви, женщинах, мужчинах, о ее муже, о моей любовнице…

Сегодня спали до 3:00. Отвратительный сандвич в «Морском волке». Гадкие люди, которые присоединились к нам, – Диего, Ивлин, Лон-дин. Г. была особенно прелестна вчера вечером, нарядная, идущая на вечеринку в «Трибюн».

8/2/1958

Пришло время нарушить молчание. Странно, но этот дневник оказался заколдованным, в глубине души я думала, что он предназначен для того, чтобы запечатлеть подлинное счастье, и когда все стало рассыпаться, в день моего рождения, когда мы переехали в «Отель де Пуату», импульс вести дневник иссяк.

Прошедшие события – полный крах моих отношений с Г. – были столь внезапны, что я не могла поверить в их реальность. Вечер среды – «Новые времена» [Чаплина], ее ранний приход, полночь во «Флоре», поход в «Клуб 55», ее подарки, ожидающие меня в комнате, и в первую очередь ее нежность и то, что она со мной – был прекрасен; я была преисполнена радости – не обманываясь, что она якобы любит меня так же, как я ее, но думая, что в нашей связи есть и для нее толика счастья, что я ей нравлюсь, что нам хорошо вместе. В четверг мы переехали – и вечер четверга, в «Лаперузе» и в театре («Сегодня мы импровизируем» [Луиджи Пиранделло]), стал вечером адских мук, равные которым мне редко доводилось испытывать. Я слепо шагала по лесу боли, мои внутренние очи были стиснуты, я едва удерживалась от рыданий. (В «Лаперузе» я почти что заплакала). Затем пятница, суббота, воскресенье в этой гостинице + все то же самое – я оцепенела, оглушенная болью, как скотина, – а она все время бранила меня за дурное настроение, эгоизм, неуравновешенность, занудливость…

В воскресенье днем прогулка до острова Сен-Луи; в воскресенье вечером – рыщущий, снежно-взбитый, чарующий перелет в Лондон, а затем сумасшедшая неделя приготовлений для возвращения во Францию, во время которой – чувствами – я не была ни здесь (в Париже), ни там, но будто оказалась подвешена в воздухе, все еще отказываясь верить.

В воскресенье вечером – 26 января – я вернулась (перелет показался бесконечным и унылым), дотащила чемоданы до комнаты, была половина второго утра, и нашла Г. в прежнем состоянии, а сама настолько отчаялась, что не сумела заставить себя поцеловать ее. Я жила под печатью проклятия в течение четырех дней перед своим приездом, она чувствовала те же чувства в продолжение четырех, пяти дней (она дала мне понять) после моего возвращения. Никакого секса – и, что еще хуже, та манера, с которой она отстраняется в кровати от всякого моего прикосновения…

С тех пор, а прошло уже тринадцать дней после моего возвращения, мы занимались любовью трижды или четырежды – однажды вечером в прошедший понедельник, очень красиво. И еще один раз с тех пор. Каждый день она работает в своей комнате по адресу бульвар С[ен]-Ж[ермен], 226.