Заноза для хирурга (СИ)

— Анна Николаевна, я вас сейчас отпущу, только, пожалуйста, тише, — повторяет почти беззвучно Добрынин мне на ухо и отнимает руку от моего рта, но к себе прижимает ещё сильнее.

— Никита Сергеевич, что за детский сад?! — шепчу недовольно прямо в лицо мужчине.

Мало того, что места тут нет, мы стоим вплотную друг к другу, так ещё и темно, ничего не видно.

— Вы в детстве в прятки не наигрались? — отпихиваю мужские руки, которые спустились на талию — да так на ней и остаются.

— Я сейчас вам опять рот зажму, — с угрозой произносит он.

— У вас же руки заняты, — говорю ехидно, устав отдирать от себя наглые конечности.

— Да уж найду чем, — с намёком говорит этот… гад, глядя на мои губы.

Мы продолжаем шептаться, и хорошо, что в темноте не видно, как покраснели мои щёки. Хотя глаза уже привыкают, поэтому я с трудом, но различаю черты лица моего начальника.

— Вы что здесь забыли? — смотрю внимательно и успеваю заметить гримасу неловкости и раздражения.

— Я бы тоже хотел спросить вас, почему у нас в отделении разгуливают медсёстры прямиком со съёмок порнофильма? — похоже, он решил, что лучшая защита — это нападение.

— А вы в этом деле специалист или активный зритель? Думала, вам ролевушек и на работе хватает! — не могу удержаться, чтобы не поддеть мужчину, который, похоже, тоже краснеет — в темноте толком не видно.

— Ан-н-на Николаевна!

Вот уж не думала, что в моём имени столько шипящих звуков.

— Ладно, извините, — говорю примиряюще, — но я ничего не смогла сделать — не потащу же я её насильно переодеваться! И Надя ещё куда-то запропастилась, она бы ей мозги промыла.

Задумываюсь на секунду, а потом соображаю очевидное:

— Хотя вообще-то, вы сами почему здесь прячетесь вместо того, чтобы пойти и нарычать на всех как следует по своему обыкновению? Что, так сложно рявкнуть, чтобы она привела себя в порядок?

На меня кидают странный взгляд.

— Я что, такой жуткий? — голос тоже странный.

— Ну что вы, конечно нет, вы очень милый, — масло в моём голосе можно на хлеб мазать, но тут же возвращается язвительность. — Особенно когда даже кровати в отделении от ваших воплей трясутся. Так вы не ответили на мой вопрос — в чём проблема сейчас?

— Сейчас я сам стал объектом… э-э… повышенного внимания.

— И что, вы боитесь, что Верочка вас изнасилует? — не могу сдержать насмешку.

Никита Сергеевич тяжело и как-то устало вздыхает.

— Она очень молоденькая, я не хочу… обижать её.

Господи ты боже мой! С какой стати в нём вдруг проснулся джентльмен? А мужчина продолжает:

— Одно дело — замечания по работе, другое — когда нужно… ну, вы понимаете…

— Честно говоря, нет, не понимаю, — отвечаю ему. — Какая может быть трудность в том, чтобы вежливо и твёрдо сообщить человеку, что в хирургическом отделении надо работать, а не задом сверкать?

— Но… — Добрынин озадаченно замолкает.

Странное отношение к ситуации. Так боится задеть женщину намёком на неподобающий внешний вид? На меня, значит, орать можно — по работе — а Вере сказать, что её одежда не соответствует рабочему дресс-коду — тут он обижать её не хочет.

Пока я размышляю и злюсь на непонятные начальственные двойные стандарты, упускаю момент, когда ко мне вдруг прижимаются теснее. Не успеваю спросить, какого чёрта, как слышу:

— Вы что, не знаете, что врачу в стационаре нельзя пользоваться духами?

Удивительно, даже шёпотом он ухитряется препираться.

— Я не использую духи, — отвечаю так же тихо.

— Как это не используете? Тогда откуда этот запах?

Я чувствую, как сжимаются продолжающие лежать на талии руки, мужчина, качнувшись вперёд, склоняется ко мне и глубоко вбирает носом воздух, почти уткнувшись в шею под мочкой уха. По коже вдруг бегут мурашки, я чуть не ахаю, непроизвольно запрокидываю голову, но тут же дёргаюсь, пытаясь отстраниться.

— Никита… Сергеевич, осторожнее с конечностями, пока их вам чем-нибудь не прищемило! — шепчу язвительно.

— Это и правда не духи? — вдруг произносит он сипло.

— Смысл мне вам врать?

— Не знаю… — говорит тихо и опять склоняется к моей шее.

— Вы что делаете? — чуть не вскрикиваю от неожиданности, когда чувствую мягкое прикосновение.

— Тш-ш, тихо, пожалуйста, Анна Николаевна, — звучит хрипло, но спокойно.

— Никита Сергеевич, вы меня ни с кем не попутали? — язвлю дрожащим голосом, потому что он уже поглаживает мою талию в том месте, где она начинает переходить в… хм… выпуклости! А носом и губами зарывается в волосы за ухом, и такое простое движение простреливает меня от затылка к копчику, в конце концов собираясь внизу живота, налившегося тяжестью.

Бедром я чувствую, как в меня упирается кое-что твёрдое, и это только подстёгивает собственное возбуждение. Чёрт подери, что я делаю?.. Что мы делаем?.. Надо бежать отсюда, подальше от…

— Никита Сергеевич… — начинаю, с трудом унимая дрожь, но тут мы оба замираем, потому что слышим приближающиеся к двери шаги.

— Ну и где он? — совсем близко раздаётся ворчливый голос Веры.

Я зажмуриваюсь. Если она сюда зайдёт… отделению будет что обсуждать ближайшие полгода.

— Вер, ты чего здесь забыла? — голос Марины, ещё одной медсестры.

— Никиту Сергеевича жду, он сказал к нему подойти!