Заноза для хирурга (СИ)

Спустя несколько минут, отдышавшись, с трудом поднимаюсь, умываюсь в раковине, плещу в лицо водой. Смотрю на себя в зеркало — кожа белая до синевы, губы обескровлены, зрачок во весь глаз. Чёрт, а если?..

Хватаюсь за живот. Когда я в последний раз делала противозачаточную инъекцию? Судорожно вспоминаю. Два месяца назад, а срок действия укола — три. Для успокоения подсчитываю дни цикла, но тут же облегчённо выдыхаю. Нет, не беременность, просто стресс.

Просто стресс. Просто…

Сухо всхлипываю, но слёз нет. Дышу, концентрируясь на вдохах и выдохах. Не медитация, но близко. Постепенно эмоции уходят, им на смену приходит какое-то тупое равнодушие. Видимо, организм сам включает защитный механизм. Долго так я явно не протяну, но смогу спокойно закончить рабочий день и уйти.

Выпрямляюсь, отхожу от раковины. Последний раз смотрю в глаза измученной девушке в зеркале и толкаю дверь.

Глава 17

В коридоре никого нет, только со стороны выхода на лестницу доносятся чьи-то удаляющиеся шаги. Смотрю на свои подрагивающие пальцы. Надо что-то съесть… при мысли о еде к горлу опять поднимается тошнота.

— Аня? — в размышления врывается знакомый голос, я перевожу взгляд на незаметно подошедшую старшую медсестру, которая тут же обеспокоенно хмурится. — Аня, на тебе лица нет! Что случилось?

— Плохо стало, Надюш, — тру лоб ладонью, прислоняюсь к стене. — Похоже, давление скакануло.

— А ну-ка, пойдём в процедурку, — Надя подхватывает меня под руку, обнимает за талию. — Довела себя чёрт знает до чего, — ворчит женщина, — ещё не хватало, чтобы ты тут мне в обморок грохнулась. Ну, давай, моя хорошая, вот так, не торопясь…

Подчиняюсь крепким ласковым рукам, мы медленно идём в сторону процедурного кабинета. Внутри никого нет, Надя усаживает меня на стул, быстро измеряет давление.

— Пониженное немного, — качает головой, — но в целом нормально. Глюкозу с аскорбинкой по вене тебе уколю.

Киваю и засучиваю рукав халата, Надежда быстро делает всё, что надо. Сгибаю руку в локте, прижимая ватку.

— Посиди! И, Аня, надо за собой следить! В первую очередь нормально питаться, — старшая медсестра сочувственно гладит меня по плечу. — Ты же врач, не маленькая — сама всё знаешь, что я тебе тут буду говорить.

— Да, Надюш, знаю, — прислоняюсь головой к стене, закрываю глаза.

Раздаются какие-то шорохи, шаги.

— Что происходит?

О, господи, ну только не он!

— Никита Сергеевич, не сейчас!

Приоткрываю глаза и вижу, что Надя встала передо мной, закрывая от возвышающегося на пороге заведующего.

— Что с вами?

Голос какой-то… не такой, как обычно, но я не отвечаю, а просто опять закрываю глаза.

— Никита Сергеевич, — Надя мужественно берёт удар на себя, — Анне Николаевне стало нехорошо. Сейчас уже всё в порядке, ей просто нужно немного отдохнуть. Вам что-то нужно?

— Пусть зайдёт ко мне попозже, — слышу через паузу, и мужчина, наконец, выходит.

— Уф-ф, — выдыхает медсестра, присаживаясь рядом со мной, — что-то он злой, молнии из глаз.

— Когда было по-другому? — пожимаю плечами и выпрямляюсь. — Пойду.

— Посидела бы ты ещё, — бурчит Надежда, но безнадёжно машет рукой и тоже встаёт. — Аккуратно только, хорошо?

Киваю в ответ и иду к кабинету, в свой личный ад.

— Анна Николаевна, — Добрынин поднимается из-за стола, я отмечаю пронзительный взгляд из-под бровей, — как вы себя чувствуете? — спрашивает, поколебавшись.

— Вы вызывали, Никита Сергеевич, — говорю равнодушно.

Вопрос игнорирую. Какое ему дело? Силы у меня закончились, как и чувства — такое ощущение, что всё погребено под толстым слоем пыли… или пепла. Вот только феникс из него не возродится.

— Да, вызывал, — он кивает и, помолчав, добавляет: — Я хотел поговорить, объяснить, я не должен был…

— Нам не о чем говорить, — прерываю его, — если только ваш вопрос не по работе. Это всё? Я могу идти?

— Не о чем… ну что ж, хорошо. Нет, подождите минуту, есть ещё одна вещь.

Я смотрю прямо на него, но расфокусированным взглядом, поэтому ничего толком не вижу. Стою и жду, что он скажет. Мужчина откашливается. Не знаю, чего он дожидается, но мне по большому счёту всё равно.

— Я… хм… собирался пригласить вас пойти в театр завтра. Но решил отдать вам билеты. Можете сходить… с кем-нибудь.

Он кладёт на стол и придвигает ко мне глянцевые прямоугольники, отливающие яркими красками.

Внезапно чувствую, как сквозь замороженные эмоции пробивается слабое любопытство.

— Что это должно было быть? — гляжу на растерявшегося Добрынина.

— Опера, — он отводит глаза, — что-то итальянское. Лючия дэ…

— «Лючия ди Ламмермур», — киваю сама себе, а потом опять перевожу взгляд на мужчину.

Какая грустная ирония.

— Никита Сергеевич, я расскажу вам, о чём она. В этой опере девушку обвиняет во лжи и предаёт мужчина, которого она любила… — хочу сказать «больше жизни», но передумываю, — …очень любила.

Смотрю на главного хирурга, на лице которого проступает что-то, похожее на страх, и продолжаю:

— После предательства она сходит с ума и умирает. А затем, не выдержав её смерти, закалывается кинжалом предавший её возлюбленный.

Мужчина сглатывает и приоткрывает рот, но молчит, а я договариваю: