Заноза Его Величества-2

И что-то мне подсказывает, что переговоры закончились совсем не так, как он хотел. Трудно не заметить его разбитое лицо, заплывший глаз, опухшую губу.

И почему я точно знаю кто именно навесил ему этот фонарь?

Вот только просто пройти ему не удаётся.

— Филипп! — всклокоченная, растрёпанная, прижимая к груди руку, словно её сломали, врывается в зал следом за ним Зинанта.

Император останавливается и медленно разворачивается к ней на этот возглас.

— Я даровал тебе свободу, — не обращает он внимания, что пар пятьдесят глаз смотрят за ними неотрывно. Всё же он — правитель, и сейчас у себя дома. Понимаю. — Но видеть тебя я больше не хочу. Собирай свои вещи и уматывай на все четыре стороны.

— Филипп! Ты же знаешь, что моя преданность тебе безгранична, — не унимается костлявая. — Пожалуйста, не гони меня. Сейчас, как никогда, тебе нужна моя помощь.

— Сейчас мне сами боги не смогут помочь, если я не найду его ортову невесту. Ты знаешь где она?

— Нет, — покаянно опускает голову эта сучка, а потом снова вскидывает, тряхнув рыжими волосами. — Но без меня тебе никогда её не найти.

Император машет рукой, чтобы зал, наконец, освободили. Но под топот покидающих помещение людей, я слышу про двадцать четыре часа до начала военных действий, что озвучивает Филипп. А ещё имя Маркус, что произносит Зинанта.

«Господи, неужели они заодно? Неужели меня действительно похитил Брин? Или Зинанта? А Филипп ничего не знает? Что вообще происходит?»

Ясно только одно: мне надо бежать. Вот только как это сделать?

Глава 79. Даша

До вечера я успеваю подойти к каждой из четырёх охраняемых дверей и сделать четыре безуспешных попытки выйти. Оценить не только высоту витражных окон в нашем «общежитии», но и расстояние до земли, предположительно посчитанное мной как «костей не соберёшь».

И теперь, лёжа грудью на подоконнике, рассматриваю разбитый у подножия замка сад, когда слышу справа от себя тихий голос.

— Не оборачивайтесь, — громыхает ведром служанка, пришедшая якобы мыть окно. — Назовите ваше настоящее имя, — просит тихо.

— Даша. Или Дарья, — меняю я позу, чтобы лучше слышать её, но, как велено, не подаю вида.

— Не перебивайте и не отвечайте, — переставляет она ведро на подоконник и как ни в чём ни бывало выжимает тряпку, словно ворча себе под нос. — Меня прислал господин Брин. Ровно в восемь часов смена стражи на западной двери задержится. У вас будет пять минут, чтобы выйти, повернуть налево и выйти на лестницу для прислуги. Там на окне за камнем найдёте ключ, спуститесь до самого низа, откроете дверь и окажетесь в саду. Далее пройдёте мимо фонтана, вниз по большой лестнице. Решётка будет открыта, а за ней вас будет поджидать карета.

Я мысленно повторяю её слова, стараясь ничего не упустить и запомнить. Ведь возможности переспросить у меня нет. Приходит другая служанка. И отходя от окна, я вижу только спину и затылок, затянутый белым чепцом и даже «спасибо» не могу сказать.

«Брин?! Мне помогает сбежать Брин?»

Но даже если это снова чей-то хитрый план или западня, выбора у меня всё равно нет.

А потому ровно в восемь, на прощание кивнув Моне, я выхожу в обозначенную дверь. И словно заклинание повторяя всё, что мне продиктовали, вырываюсь на свободу.

Ледяной осенний ветер рвёт подол лёгкого «казённого» платья, обдувает голые ноги, развевает волосы, бросается сорванными с деревьев листьями, но я не чувствую холода. Я вижу только белеющую напротив фонтана широкую лестницу и бегу к ней.

И даже спускаюсь вниз на несколько ступеней, даже успеваю почувствовать это предвкушение свободы, когда за спиной звучит знакомый голос.

— И далеко собралась?

«Зинанта! — всё обрывается у меня в груди, но я не подаю вида. — Только бы вырваться отсюда. Только бы успеть выйти».

— Не твоё дело, — даже не оглядываюсь я, ускоряясь вниз по ступеням.

Я даже преодолеваю ровно половину. Но на площадке, что разделяет лестницу пополам, присев как перед прыжком, на меня шипит рысь.

— Ах ты мерзкая дрянь, — замираю я, но свои слова обращаю всё же к костлявой.

— Неужели ты думала, что я позволю тебе так просто сбежать? — цокают её каблуки по мрамору, пока она спускается. Или это кости?

— Неужели ты думаешь, что меня остановишь? — оборачиваюсь я.

— Мне нечего терять, — становится она со мной на одной ступеньке, прижимая к груди перебинтованную руку. — Но, когда Филипп узнает правду, уже ничего нельзя будет исправить. Вас всех я отправлю в преисподнюю. И этот мир будет рыдать вместе с твоим королём, безутешным отцом Годелин, Императором и матерью маленького жалкого фея. Мир затопит слезами и кровью, и он навсегда запомнит Зинанту.

— А может тебе войти в историю свои великодушием? — всё холодеет у меня внутри от её слов, но я делаю слабую попытку не столько её переубедить, сколько спуститься на ступеньку ниже.

— Никто не помнит хорошего, — усмехается она. — Но все запомнят Георга Беспощадного, что утопит в крови Империю, когда до последнего вздоха будет мстить за твою смерть.

— И что с этого проку тебе? — спускаюсь я ещё на ступеньку.