Заноза Его Величества-2

— Конечно, буду, — вскидывает он подбородок. — И я позволил тебе доехать до границ своего замка исключительно из уважения к тебе, Георг. Но не переходи границы дозволенного. Наши страны никогда не воевали. Мы не нарушали договора, что заключили наши предки. Наши отцы дружили. Кто-то решил нас рассорить, Георг, но я свято верю, что ты обуздаешь свою вспыльчивость и горячность, проявишь благоразумие и мы вернёмся за стол мирных переговоров.

— Нет, Филипп, время мирных переговоров давно прошло. Твоя армия с позором сбежала, оставив границу. И это я проявил великодушие, не воспользовавшись твоей слабостью и не сделав Империю частью своей страны. И ты не хуже меня знаешь, что мне это по силам. Это я последний раз предлагаю тебе проявить благоразумие и отойти в сторону. Я сам с этим разберусь, если ты настолько слеп, что не видишь какое чудовищное беззаконие творится с твоего молчаливого согласия. Да, наши отцы дружили. Да, наши предки воевали. Но всегда это была честная борьба, мужская, справедливая. Никогда мы не воевали с женщинами и детьми. Никогда у отцов не похищали дочерей. И матерям не приходилось разыскивать сыновей. Но всё изменилось. Ваше двоебожие породило безбожие. И пришло время положить этому конец.

— Мы будем отстаивать нашу веру. И, если придётся, значит, с оружием в руках.

— Надеюсь, не придётся. Ибо вы поверите мне на слово. Вас что-то рассмешило, господа? — осматриваю я лыбящихся вассальных недомонархов. — А так?

Я не делаю даже никаких знаков. Мы обо всё договорились заранее. Получив по заряду зелёных искр, благородные рысаки под прихлебателями императора резко превращаются в пони.

Смятение. Растерянность. Филипп беспомощно разворачивает своего коня. По рядам проносятся резкие смешки. А когда исчезают и пони, а благородные короли падают в пыль — дружный смех.

— Так веселее, правда? — не улыбаюсь я.

— Это магия, — визжит Вильгельм, король Нутонга, поднимаясь. Я только этого плешивого и узнаю. Остальные «падшие» монархи, что отряхивают свои задницы для меня сейчас выглядят близнецами. — Здесь запрещена магия.

— Уже, нет, господа. Магия — основа этого мира. Она его породила. Он живёт по её законам. И если вы до сих пор не поняли это, то вы не просто слепы, вы глупы.

Корольки что-то там пытаются доказать снизу восседающему на коне Императору. Видимо, призывают распнуть меня на месте. Мне это слушать и ни к чему, и некогда.

Отстегнув от седла тёплую одежду, я натягиваю её на себя, ибо простуда в мои планы не входит. А Эрмина уже начала показательно промораживать эту небольшую площадку.

Мы едва успеваем застегнуть свои тулупы, как изо рта уже повалил пар.

И вот уже первые ряды гвардейцев зябко потирают ладони и плечи, не понимая, что происходит. Храпят лошади, почувствовав опасность. Испугано перебирают ногами, а самые неуравновешенные уже сбили строй и испуганно мечутся.

— Что происходит, Георг? — нервничает Филипп, конь под которым тоже нетерпеливо перебирает копытами. — Георг, орт тебя побери, что ты творишь? — орёт он, едва удержавшись на вставшем на дыбы коне.

— Я — ничего. Это всего лишь зима, Филипп. Есть на нашем континенте такое время года, хотя о нём все забыли. А это всего лишь богиня Наль, — поднимаю я руку, показывая на Эрмину. — Которая отдала свою силу за то, чтобы у людей было лето. Она жива, Филипп. Несмотря на то, что её вычеркнули из истории. Она существует, несмотря на то, что её забыли, — перекрикиваю я шум, суету и панику, что создают взбесившиеся лошади. — Я просто напоминаю вам, кто на самом деле правит этим миром. Не ты Филипп, и не я.

— Она может это прекратить? — с ужасом глядя, как кони посбрасывали седоков, как люди рискуют быть затоптаны копытами, сам едва держась на мечущемся коне, орёт Филипп.

— Конечно, ведь это её мир. Она вольна делать что хочет. Но сначала верни мне то, что ты взял у меня.

И он всё же слетает с коня, катится, распластывается на земле. Мне кажется, что время даже замирает, когда он лежит секунду, другую, третью и не шевелится.

— Филипп! — пронзительный женский голос словно вспарывает воздух. — Филипп!!!

Из распахнутой настежь двери в воротах замка вниз по дороге с холма бежит Джейн. Худышка Джейн. И в этой неразберихе, когда все взгляды обращаются к ней, а потом и к несчастному Филиппу, перед которым она падает на колени, я понимаю, что тоже не могу ждать. Что всё это вообще не имеет значения, когда я здесь, а Дашка всё ещё там.

— Георг, нет! Ты не можешь, — кричит мне кто-то вдогонку, когда я пришпориваю коня.

— Так остановите меня! — огрызаюсь я на ходу.

Рискую ли я, что шеренга солдат не расступится? Конечно. Жду ли, что мне в спину прилетит арбалетный болт и не один? Возможно. Идиот ли я? Однозначно. Но боюсь ли я? Нет. Нет. И ещё раз нет.

Потому что когда кованные ворота и часть каменной стены падают, словно по мановению волшебной палочки (а если быть точнее, то не одной, а нескольких, и не палочек, а шпажек), то от неожиданности стоящие заслоном у дороги воины не просто расступаются — кидаются от меня врассыпную.