Заоблачный Царьград

Сразу после ухода Магнуса в Византию на службу к императору Свенельд лишился самой действенной поддержки. Сила его теперь заключалась в хитрости и сосредоточилась на придворных интригах.

Припрятанное в прежние, добрые для его алчной натуры, времена богатство воевода растратил на подкуп знати. Не чурался теперь и новых славянских бояр. Он выкопал все схроны и нанял телохранителей из лояльных варягов, коих оказалось не так легко найти за невысокую плату, и из кривичей, они в отличие от радимичей, полян и северян еще не имели предубеждения относительно мировоззрения воеводы. Тем самым показывал Свенельд, что пересмотрел свои взгляды, изменился, стал совершенно другим человеком и не гнушается ныне сынов славянских.

Так поступать вынудила жизнь. Меньше всего он думал о сохранении репутации и поддержании собственного реноме. Во что бы то ни стало сохранить влияние – только это заботило воеводу. Лишь вес в среде варяжской верхушки и славянской знати являлся пропуском на самый верх, ибо в глубине души он все еще считал, что заслуживает гораздо большего.

Собрать дружину, способную сразиться с княжеским войском, он бы уже не смог, но зато сумел притвориться верным подданным.

Он затаился на время, но настолько привык к своей новой роли, что играл ее безукоризненно на протяжении двенадцати лет. От его лести и заискивания перед княгиней и даже состарившимся и сдавшим из-за болезни ног Асмудом отдавало неприкрытой приторностью. Его слова стали сладкими как мед, и даже выражение лица напоминало ластящегося пса, выпрашивающего у хозяина косточку. Только плотно прикрыв за собой дверь своего терема, он становился самим собой, вымещая всю злость на челяди и рабах.

Хитрость помогла воеводе сохранить и упрочить свое положение. Но главным оружием Свенельда стала искренняя привязанность к нему княжича.

Святослав, пребывающий в юношеских грезах о великих завоеваниях, с упоением слушал рассказы воеводы о дальних странах, о коварстве печенегов и роскоши ромейской столицы, о том, как предали договор хазары и нарушили хартию византийцы. Свенельд внушал юноше, что нельзя до конца верить славянам, хоть и назвались они русами, и возложил всю вину за бесславный поход в Хазарию именно на них.

Святослав рос, полностью доверяя воеводе и предпочитая именно его компанию. Кормилец Асмуд докучал своим менторским тоном и нескончаемыми предостережениями, пытаясь оградить княжича от всяческой опасности. Княжич же считал, что Асмуд, будучи сам тяжело больным, мешает ему, полному сил и энергии, наслаждаться жизнью. Свенельд не разубеждал своего подопечного. Он нашел путь к необузданному сердцу воспитанника, подогревал в нем низменные страсти и с малых лет пестовал амбиции, лепя из отрока, словно из глины, себе подобного:

– Ты есть единственный наследник Рюрика и хранитель Гардарики, именуемой ныне Русью, весь мир принадлежит тебе… Ты можешь взять все, что пожелаешь, никто не смеет тебе возражать!

Асмуд, предчувствуя скорую свою кончину, предупреждал княгиню:

– Не верь, матушка, что Свенельд изменился. Он втерся в доверие к нашему Святославу, он испортит его.

– Знаю, Асмуд, но разве в силах я в одиночку обуздать ураган?! – жаловалась она, вспомнив, как однажды заговорила с сыном о вере, а он лишь рассмеялся в лицо: «Мать моя, меня засмеет дружина, коли я поклонюсь твоему Богу, которого смогли распять люди!»

Воевода же рассказывал про могущественного Одина и его сына, рыжебородого богатыря Тора, вооруженного молотом и нагоняющего страх на великанов и чудовищ. Эти неистребимые боги защищали людей и вселяли уверенность в избранности варяжских вождей.

Вот почему Святослав выбрал именно Свенельда своим наставником, и даже Ольга не смогла этому помешать. А потом болезнь Асмуда совершенно выбила его из седла. Скорченный, он уже не вставал с ложа, мучаясь от нестерпимой боли в ногах и отсчитывая последние дни в унынии. Княжич даже не навестил кормильца, не справился о его состоянии. Попросту забыл о нем, ведь жизнь бурлила вокруг и было чем заняться!

С воеводой Свенельдом княжич осваивал ратное дело, научился надевать наручи и поножи, стрелять из лука и отдавать команды строю, ходил на парусах и охотился в дремучих лесах. Рассказы Свенельда о великих завоеваниях варягов трогали отроческую душу до самой глубины, будили в нем мечты и развивали дерзкую гордыню, созвучную его собственным представлениям о характере настоящего воина, который может спать в седле и питаться тонко нарезанными ломтиками конины, обжаренными на углях. Романтика дальних странствий обуревала его, манила в немедленный поход. К славе и серебру! К несметным сокровищам Царьграда и Итиля, дабы склонили перед Русью свои знамена ромеи и хазары, возвысилась Русь и только он, наследник Рюрика, мог выдавать тамгу флотилиям северных купцов и караванам южных торговцев.