Заоблачный Царьград

– Народ уважает Домаслава. Он смел. Но и твою боль понимает. И мы оценили, что ты пришла к нашим стенам без своих воевод. Потому и согласились люди положить конец кровопролитию безо всяких условностей и обмена заложниками. Ведь, как оказалось, заложники нынче плохая гарантия, – напомнил седобородый славянин.

– Значит, теперь вы поверили мне? – спросила Ольга.

– Нет, до сих пор не верим, что оставишь без возмездия убийство князя… – хитро сощурился старик.

– Разве не отомстила я, когда закопали заживо ваших послов, когда сожгли в бане знатных бояр ваших, когда изрубили на поле брани тысячи древлян? Я воздала древлянам по заслугам. Мне достаточно для тризны… Посмотрите на ваших соплеменников с других городищ. Они уже заплатили дань и возделывают свои нивы.

– Хорошо, если так… – вознес глаза к багровому небу старик. – Но почему же не разводишь погребальный костер, чтоб завершить тризну и вернуться домой?

– Этот костер не для мужа моего. Я уговорила дружину, и рать согласилась удовлетворить мою просьбу. Я все же похороню Игоря по христианскому обряду, – глядя на своих воевод, не осмелившихся возразить, сообщила княгиня.

– Так для кого же костер? – стало интересно старику.

– Он для убийцы моего мужа, – тихо вымолвила княгиня. – И в нем торчат те самые молодые сосны, которые разорвали Игоря на части.

– То есть ты прикажешь схватить нас и потом предложишь обменять на Домаслава? – испугался старик.

– И как ты думаешь, мудрец, выдаст народ ваш, строптивый и непокорный, своего вождя?

– Не выдаст, княгиня варяжская, но в том-то и загвоздка, что Домаслав может прийти сам. Этого мы боимся. Поэтому у каждого из нас кинжал. Мы и возничие повозок, как ты заметила, люди старые. Отжили мы свой век. Оттого и вызвались сами доставить последнюю дань. Сговорились, коль пойдет что-то не так, жизни себя лишим, чтоб не стать разменной монетой. Умрем как один, никакого обмена не будет!

– Так и знала я, что весь народ ваш, все как один, мужи, старики и женщины, все против нас и не остановитесь. Продолжите сопротивляться власти Киева. Будете подтачивать изнутри династию Рюрика на радость внешних врагов, коим нет счета. Не важно, кто будет верховодить вами! Домаслав или кто-то еще… Вы все враги государства, Руси великой и неделимой. Зыбка будет Русь и хрупко правление законного наследника Игорева, сына моего Святослава, коли не накажу древлян, как задумала! Не будет по-вашему! Не хочу я старческой смерти. Только вы и останетесь!

Пока говорила княгиня, воины взяли по голубю и воробью, привязали тесемками заранее сшитые тряпицы к птичьим лапкам. А в тряпицах тлеющий трут и самородки серы. И запустили птиц в небо.

Воробьи и голуби, птицы памятливые, взлетели ввысь ненадолго, а потом, завидев с неба знакомый силуэт мрачного городища, их птичьего рая с насиженными жердочками на кровлях и голубятнях, ринулись стаей домой. Каждая птичка в свой двор.

Трутовик – гриб сухой, тлеет долго. Но если уж разгорится, то вспыхнет как свеча и воспламенит серу! На то и был расчет варягов, выпустивших птиц из клеток. Сера искрилась, поджигая соломенные и камышовые крыши. Город загорелся одновременно всюду.

Стариков-посланников отпустили. Они ковыляли, как могли, к городским воротам, но подоспели, когда город пылал как огромный костер, а у ворот уже стояли варяги.

Дружинники воспользовались паникой и неразберихой, а главное, тем, что оборона древлян ослабла. Люди тушили пожары, а варяги таранили ворота. И скоро атака увенчалась успехом и подпорки разлетелись. От многочисленных ударов кованые заклепки слетели, а в дубовых вратах образовалась щель. В нее просунули крюки и, подцепив ими не преодоленный доселе барьер, привязали лебедки к лошадям. Кони взвизгнули от удара плети и понеслись, вырвав проломленные врата с корнем.

Путь был открыт, варяги вошли в город. И началась беспощадная и слепая резня, укрыться от которой было негде. Ведь дома горели, стропила настилов и бревенчатые стены рушились, засыпая самых уязвимых. Спасаясь от огня, люди выбегали на открытую местность, где их поджидали самые кровожадные из варягов.

Не описать того неистовства и той чудовищной злобы, которая овладела иными из нападавших, когда они повергали врагов, невзирая на пол и возраст. Безнаказанность породила бесчинства по отношению к самым беззащитным: женщинам и даже детям.

Асмуд, как мог, пытался остановить озверевших ратников, призывая не убивать, а вязать пленных и вести их к кургану. Он находил самые низменные и понятные аргументы, чтобы хоть как-то воздействовать на ошалевших от крови собратьев:

– Не будьте глупцами, иначе мы останемся без добычи! Не убивайте своих же рабов!

Воевода Свенельд поддержал своего соперника, посоветовав Магнусу утихомирить мародеров и насильников и заняться более полезным делом:

– Дружина Асмуда и гридни Ольги растащат всех рабов. Тебе и твоим людям не достанется ничего, если ты не займешься тем же.

Людей как стадо сгоняли в отстойники. На плечи мужей надевали кандалы, чтобы лишить их последней надежды вырваться из оков.