Запад

Яринка собрала растрепавшуюся и запылившуюся рыжую гриву в конский хвост и ровно заметила:

— А с вещами всё-таки надо разобраться.

Я кивнула. Мы взяли оставшиеся вещмешки и оттащили подальше от мёртвого деда Венедикта, который, хоть и находился в прежней позе, больше не выглядел прилёгшим отдохнуть, и оставаться рядом с ним не хотелось.

Лодка приближалась. Дульсинея Тарасовна топталась у перил моста, вглядываясь в её пока неузнаваемых пассажиров. Мы с Яринкой сложили необходимые вещи из двух вещмешков в один, и только тогда я вспомнила картину, которую отчаянно гнала прочь от себя последние часы. Дэн на кренящемся пласте асфальта… взмах рукой… чёрный предмет описывает дугу в воздухе… Пчёлка!

Сумка Ральфа лежала там же, где упала. Она почему-то была застёгнута на молнию, хотя я не припомню, чтобы застёгивала её. Если только Дэн успел это сделать.

— Правильно, — серьёзно сказала Яринка, когда я вернулась к ней, — оружие может нам понадобиться.

И, словно подтверждая её слова, Дульсинея Тарасовна вдруг издала сдавленный крик. Мы подскочили как ужаленные, не от страха — от неожиданности, успев уже привыкнуть к царящей над Амуром солнечной тишине. А затем бросились к старой женщине, которая быстро шла вдоль перил моста, не сводя глаз с приблизившейся лодки.

— Что случи… — начала Яринка, обогнавшая меня на корпус, и внезапно резко остановилась, замолчав на полуслове.

Я налетела на неё, чуть не упала и уже открыла рот, чтобы в свою очередь поинтересоваться: что же, чёрт возьми, опять случи… — но снизу долетел знакомый голос:

— Ярина! Даша!

И, ещё до того как Дульсинея Тарасовна назвала прибывшего по имени, я уже знала, кто это. Во всём мире Дашей по старой привычке меня мог назвать только один человек — Михаил Юрьевич.

Когда я увидела его худощавую фигуру, покачивающуюся в зыбкой надувной лодке, то впервые с момента исчезновения Дэна в водах Амура, испытала что-то, кроме безысходности и горя. Удивление. Ведь Михаил Юрьевич никак не мог находиться здесь. Разве нет? Если верить словам Бурхаева, ему полагалось сидеть в следственном изоляторе, ожидая суда. Разве мог он оттуда убежать, да ещё столь быстро переместиться на несколько тысяч километров?

А такая обычно насмешливая и решительная Дульсинея Тарасовна тем временем превратилась в суетливую квочку. Она, всплескивая руками, бегала вдоль перил моста, не сводя глаз с уже приблизившейся почти вплотную лодки, и, наверное, Михаилу Юрьевичу повезло находиться вне зоны её досягаемости — иначе он был бы задушен в счастливых материнских объятиях.

— Ма! — крикнул он, явно осознавая грозившую ему опасность. — Мам, всё хорошо! Я в порядке, успокойся!

— Как же это… как же это… — бормотала старая женщина, напрочь забыв и про нас с Яринкой, и про лежавшего неподалёку неподвижного деда Венедикта, и про разыгравшуюся здесь недавно трагедию.

— Что происходит? — очень спокойно спросила подруга, глядя вниз, на прыгающую по волнам лодку. — Его выпустили? И как он здесь оказался?

Я лишь пожала плечами: сама ничего не понимала. Какой смысл гадать? Наверняка Михаил Юрьевич скоро всё объяснит, стоит ему лишь подняться к нам. Или нам спуститься к нему?

— Мишенька, туда! Туда подплывай! — закричала Дульсинея Тарасовна на удивление зычным, почти мужским голосом. — Мы там спуститься сможем!

По могучей свае моста, оказавшейся под нами на момент его крушения, и благодаря которой мы не рухнули в воду вместе с вертолётом, карабкались вверх всё те же, на вид непрочные, как паутинки, ступеньки-скобы, начинающиеся прямо из воды. К ним сейчас и вели лодку Михаил Юрьевич и двое его молчаливых спутников, сидящих на вёслах.

— Девочки! — Дульсинея Тарасовна, опять становясь волевой и решительной, повернулась к нам. — У нас есть верёвка? Нужно сначала спустить вещи в лодку, а потом уже спускаться самим.

— А как же дед Венедикт? — меня покоробила мысль о том, что мы сейчас просто уплывём, оставив старика здесь одного, под солнцем и ветром.

— Дайника, он мёртв! — Дульсинея Тарасовна попыталась смягчить голос, но не очень-то это у неё получилось, и я почувствовала злость. Мерзкую унизительную злость, рождённую завистью. Старуха вновь обрела своего сына, с которым мысленно уже простилась, она была счастлива, её жизнь наполнилась смыслом, в то время как мою потерю ничто и никогда не восполнит. Чуда не случится, волшебного воссоединения не будет, Дэн не придёт ко мне в самый неожиданный момент, чтобы сказать: «Я в порядке, успокойся». И за это я сейчас ненавидела мать неожиданно объявившегося Михаила Юрьевича.

— Нет верёвки, — сказала Яринка, когда я уже была готова ляпнуть какую-нибудь гадость, за которую потом мне наверняка было бы стыдно. — Верёвка была у Беле… у Сергея, но…

Яринка скорбно развела руками. А я посмотрела не неё удивлённо и внимательно, потому что прекрасно помнила: моток хорошей крепкой верёвки мы, перебирая вещи, совсем недавно видели в рюкзаке деда Венедикта. Зачем же она обманывает Дульсинею Тарасовну?