Запад

Да, конечно, я хотела спросить у деда Венедикта и о родителях, и ещё о многих, многих вещах! Я хотела говорить с ним долго и упоённо, забыв обо всём на свете, потому что он словно прибыл на машине времени из моего счастливого таёжного детства и этим вернул мне веру в чудеса. Я могла бы задать миллион вопросов, как это бывало на уроках, которые он преподавал маслятовским детишкам. Я очень хотела спрашивать, и спрашивать, и спрашивать… но боялась ответов. Боялась, что они будут не теми, какие я хочу услышать. А если дед Венедикт скажет, что оставшиеся тогда в Маслятах взрослые, кого я знала и любила, мертвы? А саму деревню вместе с нашими собаками, коровами, свиньями, гусями и курами сожгли дотла? Если мама и папа не где-то рядом, во что я уже поверила, а ещё очень далеко, и неизвестно, сможем ли мы до них добраться? Или, о чём страшно подумать, дед Венедикт сам не знает, где их искать, и эта ниточка оборвалась с арестом Михаила Юрьевича?

Но, пока мои вопросы не были заданы, а ответы на них не получены, у меня оставалась надежда. Пока ещё я могла чувствовать себя почти достигшей своей цели, почти счастливой, потому что, прости меня, Дэн, но я и была почти счастливой все эти дни, несмотря на то, что твои надежды рухнули… И сейчас мне очень страшно обнаружить, что рухнули и мои.

Всё это я объяснила любимому: конечно, не так гладко, но он понял меня. И не обиделся. Даже пожалел.

— Тебе не за что извиняться, Малявка, но постоянно бежать от правды тоже не получится. Перед тем как отправиться дальше, нужно всё выяснить.

— Нужно, — согласилась я, снова с облегчением утыкаясь носом ему в грудь. — А ещё нам нужно успеть поспать. Хоть чуть-чуть.

И мы уснули, обнявшись, там, где когда-то беззаботные люди, пришедшие за покупками, баловали себя вредной, но очень вкусной едой. На четвёртом этаже бывшего торгового центра, что некогда сверкал огнями и гремел музыкой, а теперь только смотрел на мёртвый город пустыми и чёрными, как глазницы черепа, провалами окон, в которых посвистывал ветер.

За те несколько часов, что дал нам дед Венедикт на отдых, я успела увидеть не страшный, но какой-то совершенно безысходный сон. Он очень походил на реальность. В нём я так же лежала на диванчике фудкорта, в почти непроглядной тьме, какая бывает только внутри заброшенных строений, но теперь была здесь совсем одна. Дэн исчез. Не встал, не ушёл, не оказался где-то в другом месте — его просто никогда не существовало. Он не появлялся в моей жизни, он был лишь выдумкой, фантазией одинокой девочки об идеальном парне. Я очень ясно поняла это, когда обнаружила себя в одиночестве посреди ночной зябкости. Поняла я и то, что пытаться как-то опротестовать у судьбы сей безжалостный факт так же бессмысленно, как начать звать Дэна — из пустоты мне ответит только жуткое эхо. И сжалась в дрожащий комок, пытаясь провалиться обратно в свою счастливую девичью фантазию, к своему идеальному парню…

…Разбудил меня свет фонарика, ослепивший сквозь веки.

— А, вот вы где! — раздался со стороны скрипучий голос деда Венедикта. — Дальше всех забрались! Эх, не подумал я велеть вам в одном месте ночевать, теперь вот время потеряли… Подымайтесь, ехать пора.

Дэн лежал рядом, обнимал меня одной рукой, и я растворилась в тихом счастье, поняв, что ночное пробуждение оказалось всего лишь сном и я не одна.

Вслед за освещающим путь дедом Венедиктом мы торопливо спустились вниз, на подземную парковку, где уже снова горел костёр, а вокруг него сидели наши сонные друзья. В огромном дедовом термосе оставалось немного кофе. Буквально по несколько глотков для каждого — но всё-таки это немного оживило всех и сошло за символический завтрак. Или за поздний ужин — снаружи по-прежнему царила ночная темень.

После того как наши вещи, успевшие из рюкзаков разбрестись по самым неожиданным местам, были собраны и погружены на телегу, дед Венедикт взгромоздился рядом и строго поглядел на нас, рассевшихся перед ним на цветных стульях, как слушатели перед лектором.

— Что ж, с первичными потребностями разобрались, пора и о делах поговорить, а?

Я лениво подняла голову с плеча Дэна. Дела? Опять дела? Забавно: едва только к нашей компании присоединилась Дульсинея Тарасовна, я напрочь забыла о том, что тоже участвую в принятии решений и планировании наших дальнейших действий. Появился взрослый, и как-то само собой подразумевалось, что теперь всё это не моя забота. Но вот дед Венедикт, от которого я не ожидала ничего, кроме чётких указаний, предлагает поговорить о делах. Неужели он тоже не знает, как быть дальше?

— Тебе виднее, что делать, отец, — недалеко ушёл от меня Белесый. — Ты местный.

Дед Венедикт поскрёб бороду.

— Вертушки больше не слышно, но она может появиться снова, если и впрямь прилетала по нашу душу. Поэтому, до того как начнёт светать, мы должны добраться до набережной.

— До набережной Амура? — оживился Дэн, и дед Венедикт кивнул.

— До него, родимого. И дальше — на тот берег, на китайскую сторону.