Весь день он шел и остановился тогда, когда первые звезды засверкали в темноте. Завернувшись в шкуры, он смотрел в ночное небо, пока не закрыл глаза, чтобы спать. Однако тут же открыл их снова и поискал в небе знакомые созвездия. Мастодонт атаковал охотника, который держал свое копье наготове; изгибался ряд звезд в поясе охотника. Были ли там новые, более близкие к центру звезды? Не такие яркие, как остальные, и видимые только в холодную, прозрачную зимнюю ночь? Он не был в этом уверен. Это могли быть души отважных воинов, помогавшие Охотнику. Думая об этом, Херилак снова закрыл глаза и уснул.
На третий день после полудня, после трех дней ходьбы от рассвета до заката, Херилак подошел к деревьям, росшим рядом с быстрой рекой, которая мчалась с такой скоростью, что до сих пор не замерзла в центре. Он шел, как обычно ходят охотники, и застал врасплох небольшого оленя, умчавшегося между деревьями, взметая в воздух снежную пыль. Этот олень был легкой добычей, но Херилак был здесь не ради охоты. Не ради оленей пришел он сюда. Пробравшись сквозь чащу, он вдруг остановился и посмотрел на землю. Петля из внутренностей кролика была натянута между двумя ветвями.
После этого он запел о том, как пришел сюда, и провел копьем по нижним веткам деревьев, чтобы они загремели. Ни в одном из рассказов стариков не говорилось о подобных действиях, это стало нужно только сейчас. Тану убивали тану. Мир не был безопасным местом, где охотники могли не бояться охотников.
Вскоре он почувствовал под ногами тропу и, выйдя на очередную поляну, Остановился, воткнув свое копье в сугроб, и сел на корточки возле него. Ждать ему пришлось недолго.
Тихо, как струйка дыма, на другой стороне поляны появился охотник. Его копье было наготове, но он опустил его, увидев сидящего Херилака. Когда охотник тоже вонзил копье в снег, Херилак медленно поднялся и пошел ему навстречу. Они встретились в центре поляны.
– Я здесь на своих охотничьих землях, но я не охочусь, – сказал Херилак. – Здесь охотится саммад Ульфадана, и ты ее вождь.
Ульфадан согласно кивнул. Подобно имени, его светлая борода была длиной почти до талии.
– Ты – Херилак, – сказал он. – Моя племянница замужем за Алкосом из твоей саммад. – Он обдумал их отношения, затем указал рукой себе за спину. – Возьми наши копья и пойдем в мою палатку. Там теплее, чем на снегу.
Они шли рядом и молчали, ибо не годится охотникам болтать, как птицам. Наконец подошли к месту, где река делала изгиб, и на этом изгибе стоял зимний лагерь – двенадцать больших и крепких палаток. На лугу за палатками мастодонты рыли снег своими бивнями, стараясь добраться до сухой травы, скрытой под ними. Из каждой палатки в безоблачное небо поднимались тонкие струйки дыма. Это была мирная сцена, хорошо знакомая Херилаку: то же самое можно было увидеть в его саммад. Ульфадан откинул шкуру, закрывавшую вход, и вошел в темную палатку.
Они сидели молча, пока старая женщина наливала из ведра, стоявшего у огня, талую воду в деревянную кружку и добавляла в нее сухую траву, заваривая вкусный напиток. Оба охотника глотками пили горячую жидкость, пока женщины, болтавшие друг с другом, завертывались в шкуры и одна за другой выскальзывали из палаток.
– Ты будешь есть, – сказал Ульфадан, когда они остались одни.
О гостеприимстве Ульфадана говорят в палатках тану от моря до моря.
Формальные слова не совсем соответствовали поданной пище – несколько кусочков сушеной рыбы, явно очень старой. Зима была длинной и до весны еще далеко, и прежде чем она придет, мог начаться голод.
Херилак допил до конца последние капли жидкости и даже ухитрился вызвать отрыжку, показывая, какой обильной была еда. Он знал, что должен говорить сейчас об охоте, погоде, миграции стад и только потом переходить к цели визита. Но этот обычай, поглощавший массу времени, тоже изменился.
– Мать жены моего первого сына – жена Амахаста, – сказал Херилак. Ульфадан согласно кивнул. Все саммад в этой горной долине были соединены друг с другом узами брака. – Я пришел на место лагеря Амахаста, но оно тоже пусто.
Ульфадан кивнул и на это.
Они ушли на юг прошлой весной, но тропа всегда приводила их в эту долину. Тогда была плохая зима и половина мастодонтов погибла.
– Сейчас все зимы плохие.
Ульфадан что-то проворчал, соглашаясь.
– Они не возвращались после этого.
– А раньше они уходили к морю?
– Каждый год они ставили лагерь на реке у моря.
– Но в этом году они не вернулись.
Однако, что бы ни случилось, они этого не знали. Возможно, саммад нашла другой зимний лагерь. Уже не одна саммад была уничтожена холодом, и их лагеря стояли пустыми. Это было возможно. Но еще более возможно было то, что произошло нечто такое, о чем они не имели понятия.
– Дни коротки, – сказал Херилак, поднимаясь на ноги, – а дорога длинна.
Ульфадан тоже встал.
– Это долгий и одинокий путь к морю. Эрманпадар поведет тебя к нему.