Запад и Восток

В те времена меня мало волновали Полька или Варшавянка, а еще меньше — старомодные Мани Маск или Вирджинский Рил, и мне было непонятно, чем люди могут восхищаться в этих медленных танцах. Но в мягком плавании вальса я обнаружила странное удовольствие, которое довольно сложно описать вразумительно. Простое ожидание возбуждало мой пульс, и когда партнер подходил, чтобы потребовать мою обещанную руку для танца, я почувствовала, что иногда мои щеки немного светятся, и я не могла смотреть ему в глаза с такой же откровенной веселостью, как прежде.

Но мое замешательство достигало апогея, когда, изогнувшись в его теплых объятиях и кружась в вихре танца, меня трясло с головы до ног от странного сладкого трепета, оставляя меня слабой и почти беспомощной, и я действительно была вынуждена полагаться на поддержку руки, которая меня обнимала. Если моему партнеру не удавалось из-за невежества, неумения или невинности вызвать эти для меня самые приятные ощущения, я не танцевала с ним во второй раз.

Я говорю открыто и откровенно, и когда я говорю, что не понимала, какие удовольствия я получала от этого так называемого танца, я надеюсь, что мне поверят. Но если мои щеки краснели от непостижимого удовольствия тогда, они бледнеют от стыда сегодня, когда я думаю обо всем этом.

Теперь я замужем, у меня есть дом и дети, и я могу, по крайней мере, поблагодарить Бога за опыт, который, несомненно, поможет помешать моим маленьким дочерям предаваться такому опасному удовольствию.

Дуглас приберег книжицу, чтобы показать потом Дэну и обсудить с ним, какие еще непристойные танцы придумает человечество за предстоящие полтора века. Дуглас в человечество верил: скорее всего, нынешние молодые люди будут через пятьдесят лет лет полагать вальс невиннейшим танцем, а вот танцы, которые будут танцевать их внуки, будут в их глазах полнейшим бесстыдством.

Представить бесстыдные танцы начала двадцатого века у Дугласа не хватало фантазии. Будут танцевать, тесно прижавшись туловищами друг к другу? Шаря друг у друга под одеждой? Задирая прелестные ножки на плечо партнеру? Э, надо поподробнее расспросить Дэна!

То, что в будущем дамы совершенно непристойно, по сегодняшним меркам, начнут обнажаться. — об это Дэн уже говорил, и честно говоря, Дуглас уже предполагал это, наблюдая сценические костюмы. Разумеется, актрисы — не самые добропорядочные женщины, однако тем не менее, если они начнут обнажаться на сцене, приличным дамам волей-неволей придется несмело последовать за ними, иначе как удержишь внимание мужчин? А на европейских сценах со скандальным успехом начала идти комическая опера Оффенбаха «Прекрасная Елена». Музыка в этой опере замечательная и заразительная, и на улицах Сен-Луиса тоже уже можно услыхать отдельные ее отрывочки, но Сен-Луис еще пока не видал спектакля, хотя уже с затаенным дыханием готовится. Вот Дуглас уже видал эту оперетту в Цинциннати — там она шла в исполнении заезжей немецкой труппы, и судя по всему, в сильном сокращении. Во всяком случае, у них была сильно сокращена сцена сна во втором акте, где в европейских спектаклях, как говорили, актрисы появлялись обнаженными (Дуглас подозревал, что на самом деле в трико телесного цвета). Однако и в Цинциннати актрисы продемонстрировали большое количество женских ножек.

Одна из первых исполнительниц роли Прекрасной Елены прима венской оперетты Мария Гейстингер. Оффенбах, восхищенный Гейстингер после венской премьеры, сказал: «Voilà la belle Hélène de mes rêves! [Вот и прекрасная Елена моей мечты!]

Дугласу более всего понравились ножки Ореста, сына Агамемнона — не потому, что его вдруг потянуло на юношей, а потому что Ореста почему-то играла сопрано, очень молодая и подвижная, немного более высокая и худощавая, чем это было сейчас модно, в короткой тунике. Было немножко странно смотреть, как она изображает распутного юнца, но, в конце концов, она не первая травести в истории театра.