— В соседнем хуторе, километров пять будет. Под самым нашим носом зверствуют, а мы ничего поделать не можем. Руки, конечно, опускать не собираюсь, но порой от отчаяния выть хочется, — негромко признался старший лейтенант.
— Оперативников туда отправил?
— Да… Выехала опытная оперативная группа. Надеюсь, чего-нибудь отыщут.
— Нужно было на подступах к хутору еще людей поставить, может, кто-то бы и попался.
— Бандеровцы уже далеко ушли, у них разведка работает как надо, — поднял на капитана крупные, чуток навыкате, карие глаза Игнатенко. Ровный лоб, слегка заостренный подбородок, располагающее добродушное лицо. Ничего отталкивающего. Человек с такой внешностью вызывает расположение, с ним хочется поделиться сокровенным. Наверняка он в полной мере использует это в своей профессиональной деятельности. А оперативник он весьма толковый.
— Разъясни, — потребовал Тимофей.
— Им малолетние огольцы помогают! — в сердцах воскликнул старший лейтенант. — Не воевать же с ними, в самом деле! Они все время вокруг села шныряют, дозор несут. Если какие-то чужие к селу подходят, они сразу к старшему бегут и докладывают. Мы пока подъедем да осмотримся, бандиты уже в лесу попрячутся… А бандеровцы где-то здесь рядом, сидят в своих схронах и над нами насмехаются. Ведь мы этот район вдоль и поперек обшарили, но ничего не нашли.
— А из местного населения кто-то помогает?
— Не без того, есть, конечно… Но эти бандеровцы весь народ запугали! Устроили сплошной террор. Выявляют сочувствующих Советской власти и тут же их уничтожают. В их армии даже специальное подразделение палачей имеется, которые приводят приговор в исполнение. И делают это с большой выдумкой. Зверствуют страшнее немцев!
Романцев взглянул на часы — в это время обычно передавали сводки Совинформбюро, и он, по возможности, старался их не пропускать.
— Сейчас сводки будут передавать, послушаем?
— Это дело, — охотно откликнулся Игнатенко.
Тимофей включил радио. В эфире зазвучал торжественный и сочный голос диктора Юрия Левитана:
«…
Хлопнув ладонями по коленам, Игнатенко радостно воскликнул:
— Повоевать хотели? Вот вам, получайте! Этой дивизии «Галичина» капут пришел! Это вам не с безоружным местным населением воевать. А может, по маленькой, товарищ капитан, за такое доброе дело, а? — возбужденно проговорил он и извлек из своего вещмешка небольшую бутыль. — Горилка на абрикосах. Можно, конечно, по-простому, спиртику, но так оно как-то поторжественнее, что ли, будет.
— За такое дело грех не выпить, — улыбнувшись, согласился Романцев. — Стаканов у меня нет, но вот кружки отыщу. — Открыв старомодный шкаф, стоящий в углу кабинета, он достал из него две поцоканные металлические кружки и поставил их на стол. — Вот только с закуской у меня некоторые трудности, как-то не успел здесь обжиться.
— А это ничего, — бодро отозвался старший лейтенант. — Ты думаешь, Тимофей, я к тебе с пустыми руками заявился? Ан нет!.. Так, где оно у меня? — порылся он в вещмешке. — Ага, нашел… Сало у меня тут. Чуешь, капитан, какой духан прет! Такого запаха ты во всей Украине не унюхаешь! Вот оно. — Игнатенко положил на стул шматок сала, завернутый в белую замасленную холщовую тряпицу, бережно, лоскуток за лоскутком, распеленал толстый кусок с большими прослойками мяса. — Это тебе даже не сало, а самый настоящий мед! Положишь его на язык, и оно просто тает! Ах, какая вкуснятина! — вдохнул он запах.
— Не сомневаюсь, — широко улыбнулся Романцев.
Вырвав из горлышка бумажную пробку, Игнатенко щедро разлил самогон по кружкам.
— Значит, пьем за то, чтобы этих фашистских холуев и дальше крепко бить! Чтобы им на нашей земле пусто было!
— Хороший тост, — кивнул Тимофей и выпил в три глотка крепкий сивушный самогон.
Подобревший, размякший, с раскрасневшимся лицом, старший лейтенант глуповато улыбался и говорил:
— Знаешь что, капитан, я не успокоюсь до тех самых пор, пока всю эту бандеровскую нечисть не вытравлю! Вот скажи мне, как так получилось, что три моих родных брата на фронте воюют, фашистов бьют, а двоюродные с бандеровцами остались? Ведь наши отцы — родные братья! Есть в этом какая-то несправедливость.
— Со стороны получается, что воспитывали вас по-разному.
— А вот я отвечу тебе, что нет! Все мы из одной кастрюли борщ хлебали, последним куском хлеба между собой делились.