Запад – Восток. Записки советского солдата 1987–1989 гг

Служил в нашей части солдат Иван Крапивин, родом из города Кирова. На правой ноге у него были сросшиеся пальцы. Долгое время он был предметом насмешек, особенно у обкумаренных «корейцев». Крапивин часто показывал им свои «ласты», лицо у него при этом было очень грустным. Он уже устал объяснять сослуживцам, какую скорость набирает во время плаванья.

А в санчасти я встретил солдата с огромными линзами в очках. «У меня плохое зрение, минус шесть», — сказал он тихо. Все его тело было в синяках от побоев. Служил он в батальоне связи полка вертолетчиков. Власть в части держали в основном кавказцы, которые жестоко унижали солдат других национальностей.

Вот под этот «концерт» я и встретил новый 1989 год. Последний год в армии. Неужели следующий, 1990-й, год я встречу уже дома?

Спустя несколько дней в нашем полку случилось ЧП. Во время ночных полетов разбился летчик — старший лейтенант Подшивалов. Наш полк выполнял плановые ночные полеты. Почему-то штурмовик Подшивалова на бреющем полете врезался в сопку. Были организованы поиски. Через несколько дней его тело нашли где-то в приморской тайге. Рядом кружили волки — он повис на дереве, что не дало хищникам добраться до него.

17 января 1989 года у Дома офицеров построилась вся наша часть. Мы прощались с погибшим летчиком. Я его немного знал. Хороший человек был, к солдатам относился хорошо, жаль парня. У Подшивалова осталась жена и маленький сын. Она всю церемонию тихо плакала. Настроение у меня было не из лучших.

Полеты запретили до выяснения причин катастрофы. После построения мы с Юркой Дубровым и Игорем Мягковым из Белгорода пошли в солдатскую чайную. Не доходя несколько метров нас остановил патруль. Патруль нашего полка возглавлял молодой прыщавый лейтенант Кряклин. Он прибыл в часть недавно, после окончания военного училища. Молодой, короче. Решил самоутвердиться. Офицер остановил нас за неотдание воинского приветствия. Начал воспитывать, грозился сгноить на гауптвахте. Мы думали — пугает, ан нет. Отвел всю троицу на «кичу». Полный беспредел. Обидно было, что патруль нашей части нас же упек. Самоутверждался, наверное, зеленый еще «летёха».

И вот я опять на киче. Здесь всё без изменений. Только другие обитатели. Нас разместили в камере временно задержанных. Вскоре арестантов под конвоем повели работать в кочегарку. Там я случайно разговорился с вольнонаемным рабочим. Оказалось — мой земляк, с Алтая, с районного центра Шипуново.

— У меня мать родом с Шипуновского района, с деревни Комариха. Зёма, помоги! Посадили ни за что, патрулю воинское приветствие не отдали, нашему патрулю, — сказал я ему негромко. — Начальник патруля, молодой «летёха» нас сразу на гауптвахту отвёл.

— Ладно, не боись, парни! Завтра переговорю насчет вас с начальником гауптвахты, — ответил он.

Особо не надеявшись на благоприятный исход дела, мы ушли ночевать на кичу. На следующий день ближе к обеду нас без объяснений отпустили. Радости не было границ. «Молодец твой земляк, помог нам!» — говорили мои товарищи.

— У вас на Алтае все нормальные мужики живут? — спросили они меня.

— Конечно, 99 процентов. А вы знаете, что мой земляк Василий Шукшин? Смотрели «Калину красную»? Титов, второй космонавт в мире, и Калашников, изобретатель оружия, — тоже с Алтая!

— Здорово! — сказал Дубров, — Пошли, обмоем наше освобождение, выпьем по стакану кофейного напитка за Алтай.

— За Алтай можно выпить и по два стакана, — весело сказал я.

Мы не спеша пили напиток, ели выпечку, говорили о жизни. Настроение отличное, дембель неизбежен! Шел новый 1989 год.

Штабные крысы

Штаб играет большую роль в армии. Это сосредоточение власти, управленческая структура. В нашем штабе совместно с офицерами служили и солдаты. Служба в штабе считалась кайфотой. Там не было беспредела, писари спокойно шелестели бумажками, в наряды не ходили, не были задействованы на полетах. Тёплое местечко. Все они жили в штабе, там же ели, там же спали (неизвестно только где, наверное, на столах), что было строжайше запрещено.

На моей памяти, все попытки переселить или даже отправить писарей на вечернюю поверку успехом не увенчались. Наверное, у них были высокие покровители, а скорее всего, вдруг появлялась срочная, государственной важности работа.

Большинство писарей относились к категории отверженных, для них побывать в казарме или пойти в столовую было самым страшным наказанием. Работали много, безропотно выполняя любую команду, — лишь бы не отправили в казарму. Знали, что там им придет конец.

Ваня Пуговкин — типичный штабист. Небольшого роста, мешковатый, с испуганным взглядом, оттопыренными ушами, как-то по глупости (сильно хотел кушать, видимо, голод поборол страх) пошел в гарнизонную столовую за своей пайкой. Но был пойман группой азербайджанцев с нового полка.

Длинный, худой азербайджанец, схватив его за ремень, потащил в угол, где стояла группа его земляков.

— Суда иды! Ти чё, ох…ль?

Пуговкин от страха впал в ступор, шевелил губами, пытаясь что-то сказать.

— Ти чтё, твар, ох…ль? — от звонкой пощечины Ваня немного пришел в себя, его правая щека стала красной.