Западная Европа. 1917-й.

Многие его современники могли бы, будь они только честны, под этими словами Серрати подписаться. Ведь считал же один из «капитанов» итальянской промышленности Пио Перроне, что Италия «на краю пропасти, ибо ей не хватает стали»^{316}, думал с трепетом о том, «что произойдет, если придется из-за отсутствия топлива и сырья закрыть большие фабрики и выбросить на улицу сотни тысяч рабочих»^{317}, один из крупнейших политических деятелей страны Ф. Нитти.

Паника охватывала в первую очередь интервентистов. Они боялись революции, боялись «преждевременного мира», который не принесет желанных для итальянского империализма завоеваний, и судорожно метались в поисках выхода из тупика. Упорно ища этот выход в «завинчивании гаек», они сделали в первой половине июня отчаянную попытку добиться «внепарламентского кризиса», т. е. отставки кабинета Бозелли, и создания правительства «железного кулака» в момент, когда палата распущена и, следовательно, повлиять на формирование нового кабинета не сможет.

Они предприняли для этого сложные маневры, которые длились не одну неделю. И все это время в итальянской прессе, на заседаниях буржуазных обществ и лиг, даже на заседаниях Совета министров, шли нескончаемые споры о «методах и критериях» внутренней политики.

Положение правительства было трудным. Минутами казалось, что оно вот-вот падет. Но оно устояло. Внепарламентского кризиса не произошло. А в 20-х числах июня собралась палата. Она тут же объявила свои ближайшие заседания секретными. И это резко изменило распределение света и тени на «политической карте» страны.

Конечно, споры о методах проведения внутренней политики продолжались и на секретных заседаниях палаты. Одни ораторы заявляли, что «надо усилить преследования» и что «всю страну следует рассматривать, как военную зону»^{318}. Другие, наоборот, восхваляли политику Орландо и утверждали, что сейчас «нужна рука в бархатной, а не в железной перчатке»^{319}.

Главное было, однако, не в этом.

Депутаты, скованные на открытых заседаниях строжайшей самоцензурой, получили наконец возможность говорить и держаться свободно. Результаты оказались поразительными. Парламентское большинство, скрыто враждебное войне, подняло свой голос. Оно устроило овацию в честь Джолитти (отсутствовавшего на сессии). И оно устроило овацию Орландо после его речи, в которой он жаловался на нападки интервентистов.

Орландо принадлежал к интервентистам, но его внутренняя политика была по своим методам либеральной, джолиттианской политикой. Это навлекло на него нападки интервентистов и сделало его «своим человеком» для джолиттианцев. Кроме того, последние рассчитывали (и, возможно, не без оснований), что Орландо не станет «упорствовать» и a priori отказываться от мирных переговоров, буде представится возможность. Неудивительно, что во время выступления Орландо на секретном заседании либеральное большинство палаты то и дело прерывало оратора бурными аплодисментами, а когда он кончил говорить, его кинулись обнимать и целовать наиболее старые и авторитетные члены парламента. У кресла Орландо выстроилась длинная очередь депутатов, пожелавших его поздравить и пожать ему руку. Успех был многозначителен, и об Орландо сразу заговорили как о будущем председателе Совета министров. Джолиттианцы торжествовали. Среди интервентистов царила неуверенность.

Газеты, близкие к правительству и поддерживавшие его, еще более эту неуверенность усиливали, всячески подчеркивая, что отставка кабинета Бозелли была бы «прыжком в неизвестность»^{320}.

В конце июня в Монтечиторио начались собрания парламентских фракций и групп, призванные выяснить их позицию в момент голосования временного бюджета, которое играло роль голосования вотума доверия правительству. Собрания проходили весьма бурно. Определение позиции откладывалось их участниками со дня на день.

«Мы спорим каждый день об одних и тех же вопросах и каждый день произносим речи, которые похожи одна на другую и не дают ничего нового по сравнению с тем, что мы уже знаем, — говорил корреспонденту «Джорнале д’Италиа» один из участников такого совещания. — Истина в том, что мы дезориентированы и никто из нас не знает, что надо делать»^{321}.

31 июня палата большинством голосов вотировала доверие кабинету Бозелли. Спор между сторонниками и противниками политики «национального единения» этим решен, однако, не был. Положение правительства оставалось шатким.

«Кризис миновал и кризис назревает… Вчерашнее голосование — это лишь вдыхание больным кислорода. Оно должно дать время для выбора наследников», — занес 1 июля в свой дневник хорошо осведомленный современник^{322}.

Попытки экстремистов свалить кабинет Бозелли были у всех на виду. Их деятельность, скрытая от глаз широкой публики, была связана с личностью генерала Л. Кадорны, главнокомандующего итальянскими войсками.