Следовательно, продолжает Галилей, у Коперника нет компромиссов: подвижность Земли и стабильность Солнца — главнейшие моменты и всеобщий фундамент его учения. Нужно или полностью осудить его, или оставить так, как есть. Галилей, подобно Копернику, реалист. Если, вслед за Беллармино, библейскую космологию трактовать в соответствии с традицией, буквально, тогда, — учитывая реалистическую интерпретацию Галилеем учения Коперника, — становится неизбежным лобовое столкновение Галилея с Церковью. Карл Поппер пишет: «Естественно, для Галилея не было проблемой показать и сделать акцент на превосходстве системы Коперника в качестве инструмента для расчетов. Но в то же время он предполагал и всерьез верил, что это учение дает подлинное описание мира, и для него (как и для Церкви) этот момент был наиболее важным». В поединке с Церковью Галилею пришлось уступить. Но прежде посмотрим, как Галилей соотносил науку и веру.
Несоразмерность науки и веры
Галилей формулирует теоретическое различие между суждениями науки и веры. С одной стороны, он отмечает автономию научного знания, оцениваемого по правилам экспериментального метода («чувственный опыт» и «точные доказательства»). С другой стороны, эта автономия науки от Священного Писания находит свое оправдание в «намерении Святого Духа научить нас, как попасть на небо, а не как перемещается небо». Опираясь на высказывания святого Августина
Поэтому «в спорах о проблемах, связанных с природными явлениями, следует опираться не на авторитет Священного Писания, а на чувственный опыт и необходимые доказательства: потому что и Священное Писание, и природа на равных исходят от Божественного Слова, первое — как наставление Святого Духа, а вторая — как старательная исполнительница распоряжений Бога. Более того, в Священном Писании в наших интересах иногда говорятся вещи, буквально отличные от абсолютной истины, а природа, напротив, неумолима и неизменна и никогда не выходит за границы своих законов, как бы заботясь о том, чтобы пружины и способы ее действий были понятны людям; кажется, что природные явления, о которых мы узнаем благодаря ли чувственному опыту или на основании необходимых доказательств и заключений, не должны быть подвергнуты сомнению или осуждены из-за того, что в Писании говорится иное, поскольку не каждое высказывание Писания связано столь суровыми законами, как каждое природное явление, и Бог не менее открывается нам в явлениях природы, нежели в речениях Священного Писания».
Итак, заявлено об автономии науки: сведения на основании «чувственного опыта» или «необходимых доказательств» не зависят от авторитета Священного Писания. Но если Писание не трактат по астрономии, каково же его назначение? О чем оно говорит нам? Каковы те «истины», которые, в дополнение к наукам, оно может сообщить и утвердить? На подобные вопросы Галилей отвечает: «Я полагаю... что авторитет Священного Писания чудесен,... нечто за пределами человеческого понимания не может оказаться доступным людям никаким иным образом, кроме как через Священное Писание». Суждения веры связаны с нашим спасением («как переместиться на небо»), с «установлениями абсолютной и нерушимой истины». Иными словами, Священное Писание — это весть о спасении, оставляющая в неприкосновенности автономию научного исследования.
Галилей высказывает следующие важные суждения:
1. Ошибаются те, кто считает, что следует всегда придерживаться «буквального значения слов», поскольку тогда в Писании, пишет Галилей в письме дону Бенедетто Кастелли в 1613 г., обнаружились бы не только различные противоречия, но и страшная ересь и даже богохульство; пришлось бы наделить Бога ногами, руками, глазами, телесными и человеческими эмоциями — такими, как гнев, раскаяние, ненависть, а также иногда забвением прошлого и незнанием будущего.