Западная философия от истоков до наших дней. Т. 3. От Возрождения до Канта

5. Но наука может дать достоверное описание действительности, достигать объектов и, таким образом, быть объективной только при условии, что она в состоянии проводить фундаментальное различие между объективными и субъективными качествами тел, иными словами, при условии, что наука описывает объективные качества тел как количественные и поддающиеся измерению (доступные общественному контролю) и исключает человека с его субъективными свойствами. В «Пробирных дел мастере» мы читаем: «Между тем я хорошо чувствую, как меня влечет потребность, стоит только мне начать размышлять о какой- нибудь материи или телесной субстанции, одновременно думать о ее форме, о том, большая она или маленькая в сравнении с другими субстанциями, находится ли она в том или другом месте, в то или другое время, движется она или неподвижна, соприкасается ли она с другим телом, одна она или их несколько или даже много, и никаким воображением я не могу отделить ее от этих обстоятельств; но должна ли она быть белой или красной, горькой или сладкой, глухой или немой, обладать приятным или неприятным запахом, — я осознаю, что мой мозг не в силах воспринять ее во всех этих деталях; более того, не будь чувств, одним рассуждением или воображением никогда бы ничего нельзя было достигнуть». Иными словами, цвет, запах, вкус и т. д. — это субъективные качества; их нет в объекте, а есть только в воспринимающем субъекте, как щекотка — не в перышке, а в чувствующем ее субъекте. Наука объективна, потому что она интересуется не субъективными свойствами, меняющимися в зависимости от воспринимающего их человека, но теми характеристиками предметов, которые, будучи доступны исчислению и измерению, одинаковы для всех. Наука не стремится к «скрытой сущности природных субстанций». Более того, пишет Галилей, «выявление сущности я считаю столь же невозможным и тщетным как в отношении близких элементарных субстанций, так и далеких небесных; и мне кажется, что я в равной степени не могу постигнуть сущности Земли, как и Луны, элементарных облаков и пятен на Солнце».

Итак, ни субъективные качества, ни сущность вещей не составляют объекта науки. Последняя должна удовлетвориться «постижением некоторых их проявлений»; так, например, «если тщетны попытки исследовать сущность солнечных пятен, это не значит, что некоторые их проявления — такие, как место, движение, форма, величина, светонепроницаемость, изменчивость, возникновение и исчезновение — не могут быть изучены». Словом, наука — это объективное знание, знание объективных свойств тел; качества могут быть определены по количественным параметрам и доступны измерению.

6. Наука описывает действительность: это познание (а не «псевдофилософия») по той причине, что описывает объективные (т. е. первичные) качества тел, а не субъективные (вторичные). Но — и это кульминационная точка мысли Галилея — такая наука о действительности, объективная и доступная измерениям, возможна потому, что книга природы «написана языком математики». Все в том же «Пробирных дел мастере» находим: «Философия записана в этой огромной книге, которая постоянно открыта перед нашими глазами (я говорю о Вселенной), но, чтобы ее понять, надо научиться понимать язык и условные знаки, которыми она написана. Она написана на языке математики, а ее буквы — треугольники, круги и другие геометрические фигуры; без них невозможно понять ни слова, без них — тщетное блуждание по темному лабиринту». Перед нами экспликация метафизики Платона, спроецированной на галилеевскую науку. «Если ты отводишь математике наивысшее положение, приписываешь ей реальную ценность и доминирующую позицию в физике, ты — последователь Платона» — так пишет Койре. Очевидно, для Галилея и его последователей «математика означала платонизм», а «Диалог» и «Беседы» дают истории открытия или, скорее, дешифровки языка Природы. Они объясняют нам теорию экспериментального исследования, в котором формулировка постулатов и выведение следствий предшествуют и направляют наблюдение. Наблюдение же, по крайней мере для Галилея, — проверка «факта». Новая наука для него — сверка платонизма с «опытом».