Западная философия от истоков до наших дней. Т. 3. От Возрождения до Канта

Француз по духовной формации, но женевец — по политическим и нравственным убеждениям, Руссо везде чувствовал себя чужаком и чувство оторванности от родины, глубоко, и сильно переживаемое им, вероятно, можно считать психологической основой раздумий, которые превратили его в радикального критика действительности. Он тоскует о такой модели общественных отношений, при которой истинная сущность человека в условиях цивилизации не была бы искажена наслоениями ложных умствований, условностей и предрассудков. Он выдвигает понятие естественного человека — целостного, доброго, биологически здорового, морально честного и справедливого. Человек от природы не был плохим, но он стал злым и несправедливым. Отсутствие равновесия с природой — не изначально, как считал и Паскаль, комментируя Библию, а вызвано социальными условиями. В истории зло случайно, «способность к совершенствованию, социальные добродетели, все остальные потенциальные возможности и способности, полученные естественным человеком, не могли развиваться сами по себе, но нуждались в стечении благоприятных случайных обстоятельств, которые могли и не появиться, а без них человек вечно оставался бы в своем первобытном состоянии». В «Рассуждении о неравенстве» Руссо пишет: «Именно эти случайные обстоятельства способствовали совершенствованию человеческого разума, но при этом ухудшили расу, сделав человека плохим из-за его тяги к общению и, наконец, привели человека и мир к тому состоянию, в каком мы их видим».

Руссо любил и одновременно ненавидел людей. Он ненавидел их за то, чем они стали, а любил за природное нравственное здоровье и чувство справедливости. Лицемерие, ложь, густая паутина отчуждения сформировались по мере отрыва от природных потребностей и наклонностей. Естественное состояние, а не историческая реальность, стало рабочей гипотезой Руссо. В работе «Руссо судит Жан-Жака» он задает вопрос: «Художник и апологет природы, сегодня настолько обезображенной и оклеветанной, откуда он мог взять образец, если не из собственного сердца? Он описал ее такой, какой чувствовал. Он не был порабощен предрассудками и не предавался неестественным страстям: исконные черты природы, обычно забываемые или непризнаваемые, в его глазах не были такими неясными, как для других. <...> Чтобы показать первобытного человека, кто-то должен был нарисовать самого себя... Если бы вы не описали мне вашего Жан-Жака, я бы считал, что естественного человека никогда не существовало».

Когда мы говорим о естественном человеке Руссо, то речь идет не об особом историческом опыте, а, скорее, о теоретической категории, помогающей понять современного человека и его деформации. «Совсем не легкое дело — отличить исконные, основополагающие элементы в природе современного человека от искусственных и глубоко изучить состояние несуществующее, возможно, никогда не существовавшее и которое, вероятно, никогда существовать не будет, но о котором тем не менее необходимо иметь правильное представление для того, чтобы суметь хорошо оценить наше настоящее».

Природа становится заменителем божества, прототипом всякой доброты и благополучия, критерием высшей ценности. Совершенно очевидно, что подобное направление философии внушено мифом о «добром дикаре», распространившимся во французской литературе начиная с XVI в., когда вслед за великими географическими открытиями начинается идеализация примитивных народов и восхваление «дикой» жизни. Притягательность всего, что казалось чуждым европейской цивилизации, не чуждо и Руссо. С энтузиазмом он изучает документальные материалы, его анализ и выводы представляют большой интерес. В трактате «Рассуждение о науках» он утверждает: «Дикарям не позволяют поступать дурно не просвещение и не узда законов, а естественное отношение к страстям и незнание пороков». Они как бы по ту сторону добра и зла. Предоставленная свободному развитию, природа ведет к полной победе чувств, а не рассудка, инстинкта, а не размышления, самосохранения, а не угнетения. Человек — это не только разум, но и чувства и страсти. Таким образом, Руссо (и в этом он вполне согласуется с Вико) выворачивает наизнанку каноны толкования и объяснения человека и его языка.

В «Опыте о происхождении языков, а также о мелодии и музыкальном подражании» он пишет: «Надо полагать, что первые жесты были продиктованы потребностями, а первые звуки голоса исторгнуты страстями. Следуя по стезе фактов с этим разграничением, нам, быть может, придется рассуждать о происхождении языков совсем иначе, чем это делалось до сих пор. Дух восточных языков, самых древних из известных нам, совершенно опровергает рассудочный ход их становления. В этих языках нет ничего методично рассудочного: они живые и образные. Речь первых людей нам представляют как язык геометров, а мы видим, что то был язык поэтов.