Западня

Потрясенная и сбитая с толку, она медленно поднялась, с трудом сдерживая свои чувства.

— Скажи мне, — с явным усилием произнесла наконец мисс Армитидж, — что грозит капитану Тремейну?

— Что грозит? — О'Мой посмотрел на нее и улыбнулся. — Расстрел, конечно.

— И ты как будто хочешь этого?!

— Больше всего остального, — ответил он. — Каждый мерзавец должен получить по заслугам.

— О чем ты говоришь? Почему ты его так называешь?

— Я скажу это тебе — но потом, после того, как его расстреляют. Иначе правда выплывет наружу раньше.

— Какую правду ты имеешь в виду? Правду о том, как был убит Самовал?

— Нет. Здесь все ясно, налицо все улики. Я имею в виду — нет, я позже скажу, что имею в виду. Это поможет тебе пережить твою беду.

Сильвия снова подошла к нему.

— А ты мне сейчас не хочешь об этом сказать?

— Нет, — ответил О'Мой, поднимаясь. — Потом, потом, если будет необходимость. А сейчас иди спать, детка, и забудь о нем. Уверяю тебя, он не стоит твоего внимания. Надеюсь, очень скоро я докажу тебе это.

— Не верю!

О'Мой засмеялся, и опять его резкий смех прозвучал зловеще.

— Еще одна доверчивая глупышка, — воскликнул он. — Мир состоит из глупцов с вкраплениями из подлецов, питающихся их глупостью. Ступай спать, Сильвия, и молись о том, чтобы научиться разбираться в людях — эта способность превыше любого богатства.

— Я думаю, — сказала мисс Армитидж, стоя у двери, — что ты нуждаешься в ней больше, чем я.

— Конечно. Ты уверена в этом, и именно поэтому ты глупышка. Вера, — с ироничной назидательностью произнес О'Мой, — выражаясь языком Полишинеля, — наряд для дураков.

Не ответив, Сильвия вышла, медленно побрела по коридору и с трудом поднялась по лестнице. У двери Юны она задержалась и решила войти — ей было крайне необходимо с кем-то поговорить, — но, подумав о пустых словах и банальных фразах, которые тогда придется выслушивать, сдержалась и отправилась в свою комнату, где провела бессонную ночь, пытаясь разобраться в сложившейся ситуации и разгадать загадку неожиданного приступа безумия, охватившего сэра Теренса.

В итоге она смогла заключить лишь то, что, по-видимому, со смертью Самовала переплелись какие-то другие обстоятельства, которые вызвали в генерале ненависть к своему другу и превратили его в злейшего врага Тремейна, жаждущего — как он сам подтвердил, — чтобы капитана расстреляли. Но мисс Армитидж знала их обоих прежде всего как людей чести и ничего не могла понять.

Если бы Сильвия поддалась своему кратковременному побуждению увидеть леди О'Мой, ей сразу бы открылась вся правда. Поскольку она застала бы свою кузину в столь же смятенном состоянии духа, в котором пребывала сама, и если бы прошла сейчас в ее будуар, то встретила бы там Ричарда Батлера.

Теперь, после всего, что случилось, его сестра еще неудержимее, чем прежде, захотела пойти к мужу и все ему рассказать, совершенно не думая об иных последствиях, кроме тех, что теперь грозили Неду Тремейну. Как вы уже знаете, она была не способна оценивать один и тот же факт одновременно с двух точек зрения, что не удавалось также и ее брату, в данный момент думавшему только о собственной безопасности.

— Одно слово Теренсу, — сказал он, вставая спиной к двери, — и ты поймешь, что трибунал и расстрел станут для меня неизбежными.

Такое предупреждение сразу остановило ее. Однако шевельнувшаяся совесть не давала ей забыть о человеке, который подвергался опасности ради нее и ее брата, и Юна воскликнула:

— Но, Дик, а что станет с Недом?

— О, с Недом все будет в порядке. Какие вообще против него имеются улики? Людей не расстреливают за поступки, которые они не совершали, это незаконно, ты же знаешь. Оставь пока Неда выпутываться самому. Ведь ему не угрожает столь непосредственная и серьезная опасность, как мне.

В полной растерянности, чувствуя себя совершенно беспомощной, она опустилась на диван. Эта ночь выдалась для Юны О'Мой очень тяжелой.

— Во всем виноват ты, Дик, — с трудом выговорила она, дав волю слезам.

— Конечно, теперь ты будешь винить меня… — выдохнул он.

— Если бы ты был готов вовремя, как тебе сказал Нед, не случилось бы задержки и ты давно бы находился уже далеко отсюда.

— Разве я виноват, что моя рана открылась — черт бы ее побрал! — когда я попытался спуститься по этой проклятой лестнице? Разве моя вина, что я не обезьяна и не акробат? Тремейну нужно было просто помочь мне, и не следовало возвращаться и ждать, пока он поднимется и перевяжет меня. Из-за этого мы потеряли время и, очень похоже, мою жизнь, — мрачно заключил Ричард Батлер.

— Твою жизнь? Что ты хочешь этим сказать, Дик?

— Именно то, что сказал. Какие у меня теперь шансы выбраться отсюда? Предоставится ли еще когда-нибудь такой необыкновенный случай? «Телемак» уйдет без меня, а единственный человек, который мог мне помочь в этой проклятой стране, угодил под арест. Опять придется спасаться самому, а я еще пару дней не смогу ходить из-за боли в ноге и вынужден буду снова вернуться в твой душный чулан, — описал он свою перспективу и, не в силах сдержаться, принялся проклинать судьбу.