Западня

– Но я покаялся, – продолжает он, – искренне. Каждое утро я просыпаюсь с одним желанием – творить добро. Хорошо работать. Быть хорошим человеком. Я помогаю многим замечательным организациям. Работаю на общественных началах. Я даже спас человеку жизнь, черт возьми! Ребенку! В Швеции, он тонул в речке. Все боялись броситься в реку, стояли на берегу. А я не испугался. И это ведь тоже я! То, что произошло тогда, это одно мгновение, одно ужасное мгновение. И на другой чаше весов – целая жизнь. И кто же я? В собственных глазах? В глазах коллег? Моей дочери? Неужели всего лишь убийца? И только?

Замечаю, что он уже давно говорит не со мной, а с самим собой.

– Нет, не только, – тихо говорит он.

Мне теперь ясно, почему я попалась на его удочку, почему поверила ему. Он не врал, когда говорил, что невиновен, что он журналист, отец семейства. Хороший человек. Он действительно так считает. Это его правда. Искаженная, извращенная, сработанная для собственного употребления правда.

Ленцен поднимает глаза, смотрит на меня.

В его глазах вдруг появляется решимость. По спине у меня пробегает холодок. Мы одни. Юлиан не придет. Бог знает, когда он вернется домой и передаст ли ему подруга мое послание. Впрочем, это уже не важно. Слишком поздно.

– У вас и сейчас есть выход, – говорю я. – Пойти в полицию и все рассказать.

Ленцен долго молчит. Потом отрицательно качает головой.

– Я не могу нанести такую травму дочери.

Он не спускает с меня глаз.

– Помните, вы спрашивали, есть ли на свете то, ради чего я готов умереть? – спрашивает он.

– Да, – отвечаю я, а у самой к горлу подкатывает комок. – Ради дочери.

Он кивает.

– Ради дочери.

До меня наконец доходит, что означает это странное выражение лица Ленцена, которое я никак не могла понять. Ленцен печален. Печален и удручен. Он знает, что сейчас произойдет, и это ему не нравится. Это печалит его.

Вот он сидит передо мной, журналист, корреспондент. Сколько всего повидали эти серые глаза, сколько переживаний отложилось морщинами на этом лице. Смотрю и думаю, что при других обстоятельствах он вполне мог бы понравиться мне. И при других обстоятельствах я бы охотно поговорила с ним об Анне. Он мог бы рассказать о многих мелочах, которые я успела забыть или никогда не знала. Но обстоятельства не другие, они такие, какие есть.

– Напоминаю вам, что, если не объявлюсь, меня будут искать здесь, – хрипло говорю я.

Ленцен молча смотрит на меня.

– Линда, дайте мне ваш мобильный телефон.

– Нет.

– То, что я рассказал, предназначается только вам, – говорит он. – Я согласен с тем, что вы недавно сказали. Вы имеете право на правду. И это справедливо, что я рассказал вам то, о чем вы хотели узнать. Но сейчас – дайте мне ваш мобильный телефон.

Он встает. Я тоже. Отступаю на несколько шагов по направлению к лестнице, но понимаю, Ленцен быстрее меня, и мне не хочется, чтобы он оказался у меня за спиной, да еще с тяжелой пепельницей.

– Хорошо, – говорю я.

Залезаю под свитер, достаю мобильник. Ленцен слегка напрягается. Дальше все происходит невероятно быстро. Я не раздумываю. Бросаюсь к окну, открываю и изо всех сил швыряю телефон на улицу. Он падает куда-то в траву. Руку пронизывает острая боль. Я оборачиваюсь.

И смотрю в холодные глаза Ленцена.

33

До сих пор я хотела только одного: найти убийцу Анны. Но теперь, когда я стою перед ним и все уже известно, мне хочется чего-то еще.

Я хочу жить.

Но выхода нет. Путь до двери из гостиной Ленцен заблокировал, сделав всего несколько шагов. Балкон не годится. Но все-таки открываю стеклянную дверь и выбегаю. В лицо бьет холодный ветер, пару шагов – и я у перил.

Дальше хода нет. Смотрю вниз, там, в темноте, угадывается лужайка, дальше улица, на которой я вышла из такси. До чертовой лужайки – всего несколько метров, по вертикали. Прыгать – слишком высоко. Выхода нет. Слышу сзади какие-то металлические звуки, чувствую присутствие Ленцена за спиной.

Оборачиваюсь, смотрю ему в лицо. И не верю своим глазам.

Виктор Ленцен плачет.

– Ну почему бы вам не жить себе спокойно, Линда? – говорит он. – Я бы вам ничего плохого не сделал.

В руке у него пистолет. Беспомощно смотрю на него. Нет, на это он не пойдет. Выстрел услышат, особенно в таком тихом районе. Что он себе думает?

– Не успеете вы нажать на курок, как приедет полиция, – говорю я.

– Я знаю, – отвечает Ленцен.

Ничего не понимаю. Смотрю в ствол пистолета. Не могу пошевелиться, как загипнотизированная. Он очень похож на тот, который был у меня, которым я угрожала Ленцену и который он потом выбросил в озеро. Соображаю так туго, что, кажется, чувствую, как в мозгу потрескивают нейроны.

– Узнали? – говорит Ленцен.

Узнала. Это мой пистолет. Он не в озере. Он направлен на меня. Я видела в темноте, как Ленцен замахнулся, но он не выбросил пистолет. Незаметно бросил в траву, когда возвращался в дом, а потом незаметно подобрал. На всякий случай. Разумно. Предусмотрительно. Вряд ли он это планировал. Думаю, спонтанно решил, пусть будет. Пистолет, который я незаконно приобрела, с моими отпечатками пальцев.

– Это мой пистолет, – тихо говорю я.

Ленцен кивает.