Западня

Какое-то время мы молчим.

– Ты был прав, – наконец говорю я. – Это было убийство на почве личных отношений.

Он задумчиво кивает. Мы опять молчим, только на этот раз куда дольше, упорней и неприятней. Слышно, как на стене слева от меня тикают часы.

– Я никогда не считал, что это ты убила сестру, – говорит вдруг Юлиан.

Удивленно смотрю на него.

– Ведь именно об этом ты хотела спросить?

Киваю.

– Никогда не считал.

– Но когда я тебе позвонила тогда, ты же… – начинаю я, но он не дает мне закончить.

– Линда, я ничего не слышал о тебе почти двенадцать лет. И вот ты неожиданно звонишь, будишь меня среди ночи и спрашиваешь о подобных вещах. Не «алло, как дела, извини, что так долго не объявлялась». Как, по-твоему, я должен был реагировать на все это?

– Вау, – говорю я.

– Вот именно. «Вау». Так я и подумал.

– Но постой. Ведь это ты должен был объявиться. У нас же был уговор. Ведь это ты был женат. И сам сказал, что дашь мне знать, когда захочешь увидеться, – гневно выпаливаю я.

Раздражение мое вскипает и переливается через край. Горькое, вязкое, двенадцатилетней выдержки.

– Впрочем, это уже не имеет значения, – продолжаю я. – Извини, что разбудила твою подругу. Больше такое не повторится.

Пытаюсь встать. Нога болит.

Юлиан растерянно смотрит на меня. Потом вдруг на губах у него появляется улыбка.

– Ты считаешь, что Лариса – моя подруга?

– Ну хорошо, невеста, жена… Тебе виднее.

Не могу управиться с костылями и, обессиленная, оставляю их.

– Лариса моя сестра, – говорит Юлиан с улыбкой. – Вообще-то она живет в Берлине.

Сердце мое начинает биться с пятого на десятое.

– Ой, – глуповато восклицаю я, – а я и не знала, что у тебя есть сестра.

– Ты много чего обо мне не знаешь, – продолжая улыбаться, говорит Юлиан.

И снова становится серьезным.

– Кстати, Линда, я ведь подал знак, объявился.

– Не рассказывай мне сказки. Я так ждала тебя все эти годы.

Он молчит, словно пораженный громом.

– Помнишь наш разговор о литературе? – спрашивает он наконец.

– При чем здесь это?

– Помнишь? Наш первый настоящий разговор? На ступеньках моего крыльца?

– Конечно. Ты говорил, что не любишь прозу, она тебе мало интересна, предпочитаешь стихи.

– А ты сказала, что вряд ли полюбишь стихи. И я ответил, что возможно, когда-нибудь, постепенно, не торопясь, я попробую убедить тебя в обратном. Помнишь?

Я все помню.

– Да. Ты сказал, что мне надо почитать Торо или Уитмена, они могут научить меня любить стихи.

– Ты все помнишь, – говорит Юлиан, и только тут до меня доходит.

Вспоминаю растрепанный томик Уитмена на своем ночном столике. Сколько он доставил мне радости за все эти годы. Господи. Книга, которую я так часто листала, которая спасла меня в ту бессонную ночь перед интервью. Коленки у меня задрожали.

– Это и был твой знак? – беспомощно спрашиваю я.

Юлиан печально пожимает плечами. Силы оставляют меня, и я безвольно падаю на стул.

– Я не сообразила, Юлиан. Я думала, ты забыл обо мне.

– А я думал, ты забыла обо мне. Ведь я не получил ответа.

Оба мрачно молчим.

– Но почему нельзя было просто позвонить? – наконец спрашиваю я.

– Ну… – тихо говорит Юлиан, – я думал, томик стихов – это так… романтично, что ли. И поскольку ты не откликнулась, я подумал…

Он пожимает плечами.

– Я подумал, жизнь не стоит на месте.

Мы сидим друг против друга и думаем, как могло случиться, что мы потеряли двенадцать лет. Мы могли бы быть вместе. А теперь я ничего не знаю о нем, о том, как он жил эти годы. Ведь он правильно сказал: жизнь не стоит на месте.

Прежняя импульсивная Линда посмотрела бы ему в глаза, протянула бы руку, положила на стол, чтобы он взял ее в свою. Но той Линды больше нет. Есть женщина, которая так запугана жизнью, что одиннадцать лет не выходила из дома. Я теперь совершенно другая. Я стала старше и, наверное, осторожней. А у Юлиана была своя жизнь, в которой не было меня. И попытка сейчас ворваться в эту жизнь – чистой воды эгоизм.

И тут я подаюсь вперед, смотрю Юлиану в глаза и кладу на стол руку, ладонью вверх. Секунду он смотрит на меня, а потом берет мою руку в свою.

35

Телефонный звонок прерывает мой сон без сновидений, и в первый момент не могу сообразить, где я. Постепенно узнаю номер в гостинице, который сняла на неопределенное время – пока улажу все свои дела и наконец пойму, где буду дальше жить. Буковски утомленно смотрит на меня, приоткрыв один глаз.

Инстинктивно пытаюсь нашарить мобильник, не нахожу, вспоминаю, что он в полиции, понимаю, что это звонит стационарный телефон, снимаю трубку.

– Легче достать папу римского, чем тебя, – с укоризной говорит Норберт. – Надеюсь, вы помните, мадам, что сегодня выходит книга «Кровные сестры»?

– Естественно, – вру я.

На самом деле это у меня совершенно вылетело из головы.

– Я что-то не пойму. Ты больше не отшельница? Ты вышла из дома?

Невольно улыбаюсь. Норберт понятия не имеет, что произошло со времени последней нашей встречи.

– Да, я не дома.

– Merde! – восклицает Норберт. – Не могу поверить. Ты дурачишь меня!

– Потом все расскажу, – говорю я, – не сегодня. Ладно?

– Невероятно, – говорит он. – Невероятно.

Наконец он приходит в себя и говорит: