Западня

— А ты — в своей неискренности! Я решил кое-что тебе открыть, конечно немногое, но и этого достаточно, чтобы убедиться, как тесно ты связана со Штуммером! Ведь он приказал тебе за мной следить, а ты это от меня утаила!

— Но разве я причинила тебе хоть какой-нибудь вред? — с искренним удивлением спросила Тоня.

— Вот это как раз я и хотел бы знать.

— Ты что, думал, что я предам тебя Штуммеру?

— Да. Но я бы узнал, если б ты на меня донесла. Кстати, ложный аэродром сам по себе — не такой уж большой секрет.

Она несколько мгновений рассматривала отраженное в зеркале лицо Леона. «Как он стареет в такие минуты! — подумала она. — Опять мечется! Опять томится манией преследования!..»

— Зачем тебе потребовалось меня проверять?

— Чтобы знать, кто рядом со мной.

— Но ведь я, по-моему, никогда тебя не искала. И не я тебе делала предложение…

— Да, ты права! Я всегда сам приходил к тебе. Но это ничего не меняет. Неужели ты думаешь, будто Фолькенец и Штуммер настолько глупы, что не знают, кто ты такая?

— Не понимаю…

— Помнишь самый первый допрос? Фолькенец еще долгое время продолжал сомневаться. Он буквально взял меня за горло.

— Значит, ты приходил ко мне не по доброй воле?

— Сначала, если хочешь, — да! Но я все делал для того, чтобы тебя спасти. Я просил тебя уехать к моим родителям — ты отказалась.

Она повернулась. Они стояли по разные стороны стола, на котором лежал букет. Тоня долго перебирала цветы, наконец нашла большую гвоздику и приложила ее к вырезу платья.

— Приколоть сюда?

— Нет, чуть-чуть левее…

— По-моему, тебе не на что жаловаться, — саркастически усмехнулась она, решив прекратить этот опасный разговор. — У тебя прекрасно идут дела. Ты получил повышение…

— Да. И теперь я один из самых информированных офицеров штаба!

Дрогнула рука. Она уколола себя булавкой, которой прикалывала к груди гвоздику.

— Зачем ты настаиваешь, чтобы я присутствовала на помолвке? Сейчас, Леон, мне это совершенно непонятно.

— Просто у меня нет другого выхода, — признался Леон, устало опускаясь на диван. — Сегодня, Тоня, решается твоя судьба! Я хочу быть рядом с тобою.

— На помолвке решается моя судьба?

— Да, тебя будут фотографировать вместе с Фолькенецем и другими немцами, а завтра Штуммер вызовет тебя для решающего разговора. И ты уже не сумеешь не дать подписку о работе на гестапо. Ясно?

— С меня уже взяли подписку.

— До сих пор это была лишь детская игра! Если ты откажешься, тебя ликвидируют. А твое имя будут произносить с презрением даже близкие друзья.

— Ты думаешь, что Фолькенецу поверят?

— О! Фолькенец — великий мастер интриг.

— Кто же дал тебе платье?

Он ответил не сразу.

— Один из людей Фолькенеца.

Круг замкнулся.

Гвоздика была приколота. Красный цвет на голубом — это выглядело великолепно!

Она присела на другом краю дивана.

— Ну что ж, посидим перед дальней дорогой, Леон. Спасибо за все, что ты для меня сделал…

— Надеюсь, у тебя хватит сил молчать о нашем разговоре при любых испытаниях.

— Да, Леон! Я научилась молчать…

Он сжал кулаки и потряс ими в воздухе.

— Я же предупреждал тебя! А ты упрямая девчонка! И вот теперь уже нет выхода… С тех пор как мы с тобой перешли линию фронта, многое изменилось. И не только вокруг, но главное — вот здесь, — он дотронулся до своей груди. — Ты сейчас убедишься, как я тебе доверяю! Помнишь мою командировку в плавни, когда из эшелона убежала молодежь?.. Вот в плавнях я впервые до конца понял, что мы, румыны, лишь мелкая разменная монета для немцев… Если она случайно выпадает из рук, особенно в людном месте, то даже унизительно нагнуться, чтобы подобрать ее с земли… При первой же опасности Фолькенец и Штуммер ящерицами выползли из зоны огня… А что будет со мной — останусь ли я жив или погибну, — их нисколько не интересовало. Заменив убитого фельдфебеля, я должен был спасти им жизнь. Но дело не только в этом. Я просто очень устал, Тонечка!.. Когда-то я искренне верил в идеи великой Румынии, верил Антонеску. Но где эта великая Румыния, где Транснистрия?! Все оказалось ложью… И я тебе скажу: я теперь уже не знаю, где правда, в чем она…

Она справилась со спазмом, сдавившим горло.

— А почему, Леон, тебе так хочется меня спасти?.. Признаюсь, недавно была минута, когда я готова была тебя убить!

— Знаю. Ты часто ненавидела меня. Но что я мог сделать? Нас стравливали. Я не знал покоя. Если бы только я мог сказать тебе всю правду! Впрочем, теперь это уже бессмысленно. Все твои связи порваны. Один из группы успел сбежать, но будет пойман. Его приметы известны…

Егоров! Боже ты мой! Только бы продержаться до вечера, дожить до девяти часов…

Парадный мундир сдавливал Леона панцирем, он повел плечами и, засунув палец под жесткий воротник, оттянул его от горла.

— Фолькенец и Штуммер считают операцию законченной и намерены получить за нее ордена. Я читал представленный фон Зонтагу рапорт. — Он устремил на Тоню изучающий взгляд.