Западня глобализации: атака на процветание и демократию

«Возьмем, например, Бельгию или Австрию, — говорит Трент. — Это ведь тамошние инвесторы вывозят свои деньги и создают проблемы для собственных стран. Если риск мал, а ожидаемая прибыль достаточно велика, то именно австрийские и бельгийские страховые компании и банки вкладывают все больше и больше денег, накопленных в их странах, например в Аргентине. Почему же они это делают? Они действуют в интересах своих австрийских инвесторов и их австрийских клиентов. И вовсе не американские финансовые институты, а отдельные лица, профессиональные аналитики, предлагают им наилучшие возможные варианты капиталовложений. Так что вы не вправе возлагать на нас как на фирму, спекулирующую в мировом масштабе, ответственность ни за какой обвал национальной валюты или крупный отток капитала. Мы же осуществляем операции исключительно на рынках больших стран и только с основными валютами».

Винсент Трулья, вице-президент инвестиционной службы Moody's, предлагает еще более простое оправдание: «Наша консалтинговая служба, присуждающая лидерам рейтинг «ААА», стала метафорой рынка. Мы не можем позволить себе никаких эмоций по отношению к отдельным странам или фирмам. В своей работе я думаю только о тех стареньких бабушках, которые вложили свои сбережения в фонды. Они рассчитывают получить максимально возможный доход либо из-за отсутствия у них регулярной пенсии, либо просто для того, чтобы их внуки могли поступить в хороший колледж и платить немалые деньги за учебу только за счет дивидендов от фонда. Так что, когда я помогаю этим бабушкам, я помогаю всем, кто инвестирует»[358].

Это новая власть инвесторов, фондов и промышленных компаний во всем мире может оказывать мощное воздействие на ту или иную небольшую страну. На это указал австрийский экономист Фердинанд Лацина, который был самым опытным министром финансов в Европе, пока не ушел из правительственной политики в апреле 1995 года. «Управляющие инвестиционными фондами в значительной степени аполитичны, — считает Лацина, — и все же рыночная либерализация — это идеология»[359]. Это слишком часто означает, что «каждый, кто на словах за конкуренцию, очень скоро приходит к мысли, что рынок разрушен и что как только возникает настоящая конкуренция, необходима поддержка со стороны государства».

Даже если к субсидиям внутри Европейского Союза относятся неодобрительно, «очень многое в настоящее время делается с использованием налоговых льгот. Прежде чем инвестор решает, куда вкладывать деньги, или промышленное предприятие строит новый завод, всегда досконально выясняется, придется ли платить какие-либо налоги и если да, то насколько придирчивы местные налоговики». Если раньше, к примеру, сталелитейные компании на десятилетия обосновывались на определенных производственных площадках и создавали тысячи рабочих мест, то в эпоху микроэлектроники такие начинания, скажем, для Siemens «зачастую ограничиваются несколькими годами и приносят лишь сотню-другую рабочих мест». Глобализация с ее «растущим уровнем стресса» в значительной мере ограничила национальный суверенитет, признает Лацина, который ныне управляет жиросчетами в Австрийском сберегательном банке: «Но какой политик готов признать, что он принимает решения под давлением обстоятельств?».

Уж только не Михаил Горбачев. Открыв с падением Стены последнюю треть мира транснациональному рынку, он, однако, непоколебимо верит в собственное возвращение к власти и в демократический социализм. На той памятной конференции в «Фермонт-отеле» в сентябре 1995 года он, словно монарх, грелся в лучах славы. Калифорния была последним крупным районом мира, понявшим, что на Востоке происходят коренные преобразования, а теперь это последнее место, где Горбачева все еще чествуют как героя. «Международная система нестабильна, — наставительно изрекает первый и последний президент Советского Союза в номере «Фермонта», оплаченном его американскими спонсорами. — Политика отстает от событий. Мы, словно пожарная команда, выезжаем на пожары в Европе и мире. И всегда приезжаем слишком поздно»[360].

Затем эта полулегендарная личность, напоминающая мощный восьмицилиндровый «ягуар», газующий при отсутствии колес, бичует растущую «социальную поляризацию, которая ведет только к разделению и примет в конце концов такие масштабы, что станет неизбежной классовая борьба. Вместо этого нам нужны партнерство и солидарность в социальной сфере».