Западня, или Исповедь девственницы

Дома их встречали. На стол было накрыто: стояла бутылка самогона, достаны грибочки, томаты, огурчики, капустка, картошечка прела под подушкой. Все — честь по чести. И Татьяна принарядилась, только в глазах была тревога — не верила она во все эти тайные дела. Но не верить уже было невозможно — Санек ввалился с пакетами и сразу вывалил все на стол. Девкам понацеплял на шеи цепочки, Таньке кинул трусы, та сначала зарделась, потом начала хохотать как ненормальная:

— Да они мне только на нос! — И тут же кинула их Натахе, та аж подпрыгнула от радости. Витек набил полный рот жвачки, а на столе громоздилась куча банок и пакетов, и даже литровая бутылка с пепси! Все ахали и охали с каждой развернутой покупкой, и Танька сказала:

— Отца благодарите. — И все вразнобой сказали: — Спасибо, папка, — а Татьяна его смачно поцеловала. Только Катька, как не родная, стягивала куртку, стаскивала беретку и не принимала участия во всеобщем веселье.

Ночью Санек по мягкости души рассказал Татьяне о Лерке. Она спросила:

— Был с ней? — Санек промолчал, а Танька больше не стала его добивать — в конце концов, он домой вернулся? Вернулся. С ней спит? Спит. А та одна ворочается. Деньги привез? Привез. (Санек, правда, не сказал, что стольник отдал Лерке, сказал, что двадцатку.) И может, еще привезет. Так она была рада деньгам! Завтра же поедет в Волок и купит детям одежу, совсем пообносились, а если Санек привяжется — скажет, все, нету, вон ребятам понакупляла.

Катька тоже не спала. Она стала думать о брате. Какой он, и где он, и когда она его увидит, и может, станет с ним дружить… И он ей будет дарить подарки и приглашать ее в Москву…

А имя у него какое! Сандрик… Как бы у кого узнать, кто его мамаша и как все получилось? Заснула она с мыслями о брате…

БАРОН ФРАЙБАХ И ЕГО ЗАМОК

В утро того дня, как Наташа и Аннелоре должны были ехать к барону, Наташа встала рано, посмотрела в зеркало и в который раз ужаснулась — она все хуже и хуже выглядит, какая-то безнадега в глазах делала ее лицо стертым, постаревшим, бесцветным, будто свет глаз, уйдя, забрал с собой все… Она заметалась — надо что-то срочно с собой делать. И она вдруг решила остричь волосы, чего не делала никогда, потому что с ранних лет усвоила, что ее красота во многом зависит от копны льющихся, длинных золотых волос. Но сейчас ей они вдруг смертельно надоели, и она, не думая, не давая себе подумать, взяла ножницы и отхватила сначала хвост, потом подровняла… «Не зря когда-то училась», — усмехнулась она.

Когда Аннелоре села в машину к Наташе, она обомлела — это была другая женщина. Никакая не мадам посол!

Но внешне она себя ничем не выдала, а даже восхитилась Наташиным новым обликом и сказала, что она очень изменилась и стала совсем юной…

Наташа улыбнулась и ничего не ответила. Так ехали они молча, каждая думала о себе и той, другой, которая сидела рядом.

Вскоре они подъехали к замку, въехали на мост и остановились у железных высоких цельных ворот. Аннелоре выскочила и нажала на какую-то кнопочку — они со скрипом пошли вверх, и машина очутилась во внутреннем дворе, с низкой аркой, под которую они медленно въехали и оказались в другом дворе, выложенным камнем и, собственно, перед замком — невысоким каменным строением, но с высокими башнями по краям, уходящим полукругом во тьму парка и гор.

Массивная деревянная дверь с медными украшениями и кольцом. Аннелоре по-хозяйски постучала кольцом, внутри раздался звон, и Анне шепнула Наташе:

— Рихард очень, — она подчеркнула это слово, — очень плохо слышит, но старается этого не показывать. Читает по губам…

Тут дверь открылась, и их встретил старый седой негр в красивой, но довольно потертой ливрее и, увидев Аннелоре, по-доброму улыбнулся.

— Здравствуй, Сол, — сказала приветливо Анн. — Барон готов нас принять?

— Да, да, — закивал негр, — он сейчас выйдет, — и ловко снял с Анне ее шубку, а с Наташи куртку, и они вошли в следующий зал.

В зале было тепло, горел камин, вверх вела уютная деревянная лестница, стояли удобные кресла; в окна, высокие и узкие, пробивался яркий свет — светило солнце, и атмосфера в зале была вовсе не мрачной. Наташа заметила галерею наверху, увешанную картинами, и еще один вход — низкую дверь, ведущую куда-то в глубь замка. Но больше она ничего не успела рассмотреть, так как по лестнице начал спускаться очень высокий старый человек, худой, с седыми снежно-белыми густыми волосами. Он улыбался; на шее, на цепочке, висела костяная трубка; он шел, чуть касаясь рукой перил, и Наташа неотрывно смотрела на него.