Западнорусская Атлантида. Белоруссия на картах Русской цивилизации

Эта двойственность языковой ситуации, как представляется, и заложила основания для формирования конфликта на почве национально-языковой идентичности в Белоруссии и на Украине.

С одной стороны, общность церковно-языковой традиции поддерживала культурную связность Западной и Восточной Руси. Несмотря на то, что светские языковые регистры Восточной и Западной Руси достаточно сильно отдалились друг от друга, их церковные традиции оставались тесно связанными, а церковнославянский и производные от него формы русского языка оставались универсальным средством коммуникации между православными всей Руси. Очевидно, именно общность церковно-языковой традиции позволила тому же Симеону Полоцкому, а также многим другим западнорусским мигрантам в Великороссию (Епифаний Славинецкий, Димитрий Ростовский, Феофан Прокопович, Иоиль Быковский), найти там свое место.

Геополитическое и культурное возвышение Великороссии в XVII–XVIII веках превратило ее в нового лидера восточнославянского мира. В этом качестве она окончательно закрепляется с крахом Речи Посполитой, когда все восточнославянские земли, за исключением Галиции и Карпатской Руси, были консолидированы в рамках Российской империи. Поэтому вполне естественно, что наряду с общностью церковно-языковой традиции в Новое время оформляется идея и общего светского литературного языка для всех восточных славян — как это было в древнерусский период.

Разумеется, на эту роль выдвигается восточнорусская языковая норма, которая, как было показано выше, в наибольшей степени сохранила преемственность литературной традиции древней Руси.

Однако если в Великороссии церковная и светская языковая традиции развивались в тесном взаимодействии, то в Белоруссии и на Украине они оказались фактически в изоляции друг от друга. Русский литературный язык, сложившийся в Великороссии, представлял собой естественный синтез церковнославянских и разговорных элементов, обогащенный позднейшими заимствованиями из западных языков (прочие заимствования представляют весьма незначительный пласт лексики).

В Западной Руси светские языковые регистры оказываются под монопольным воздействием польского, в то время как церковнославянский замыкается в «гетто» церковной жизни, которая, в свою очередь также приходит в глубокий упадок за годы польско-литовского владычества.

К примеру, единственная сохранившаяся к 18 веку на территории Белоруссии православная Могилевская епархия находилась фактически на грани выживания. Основная масса белорусского населения была обращена в унию, внутри которой шло интенсивное замещение старой русско-православной традиции латино-польской. В результате большинство униатского духовенства практически не владело церковнославянской грамотой и нередко было в быту польскоязычно, а старые церковнославянские служебники изымались и заменялись польскими (это, в частности, зафиксировано в воспоминаниях старожила Могилевской губернии Якова Чеботько). Поэтому вполне понятно, что влияние церковнославянского на разговорную речь белорусов в этот период стремилось к нулю.

Западнорусская письменная традиция фактически прервалась на территории Белоруссии к концу XVII века, но и этот западнорусский письменный язык на поздних этапах своего существования фактически представлял собой переложенный на кириллицу польский текст. В качестве «высокого» светского языка к XVIII веку монопольно утверждается польский, вся повседневная, бытовая жизнь Белой Руси находится под устойчивым польским влиянием. Поэтому неудивительно, что белорусские говоры стремительно насыщаются полонизмами.

Впрочем, степень полонизации разговорного белорусского языка была неодинаковой в социальном разрезе. Наибольших размеров языковая полонизация достигала у социальных групп, находившихся в тесном контакте с польскими элитами края: у мелкой шляхты, мещанства, экономов, панской челяди. Это, в частности, отмечалось в предисловии к «Словарю белорусского наречия» Ивана Носовича. В языке крестьян доля полонизмов была ниже.

Таким образом, белорусский разговорный язык по состоянию на XVIII — первую половину XIX веков в плане лексического наполнения тяготел скорее к польскому, нежели русскому пространству. Восточнославянской оставалась фонетика и грамматический строй. Аналогичная ситуация сложилась и в украинском языковом пространстве.

Как следствие, возникал ощутимый разрыв между разговорным белорусским языком, сложившимся под влиянием польского, и русским литературным языком, который: а). имел великорусскую диалектную основу; б). сложился под сильным церковнославянским воздействием и не испытал такого обильного притока польской и германской лексики, как белорусский.